Гоблин прохаживался по узеньким перилам и смотрел вниз, на ласкающие борт волны, влажный морской ветер овевал его свободно болтающиеся гениталии. Мерный звук двигателя приглушал визгливые вскрики духов, что не могло не радовать. В последнее время они словно с цепи сорвались, продолжали терзать голову и днем, и ночью. Кошра хотел, чтобы гоблин перерезал глотки всей команде корабля во сне; Нашра - чтобы он это сделал посреди бела дня и попировал их печенью; Гашик хотел, чтобы все мужчины повисли за шею на веревке, а женщины бы водили вокруг них хоровод; Фохшра плакал и просился к мамочке. Но громче всех из тысячи духов восклицал Мойша, он умолял гоблина покинуть уже этот бренный мир как можно скорее. Разумеется он лишь издевался, потому что знал, что сделать это самостоятельно невозможно. Он прекрасно видел, что гоблин не кровоточит, не сгорает, а в петле может провисеть неделю, пока ветка, которая ее держит, наконец не обломится. Все эти методы троглодит перепробовал еще давным-давно, когда ручей выбросил его на берег, исполосованного лезвиями соплеменников и изорванного хищными рыбами, и когда он достаточно пришел в чувство, чтобы осознать, с каким соседством приходится делить голову.
По крайней мере сейчас морские звуки помогали отбросить болтовню на второй план. Скорее всего они становились злее из зависти, ведь гоблин стал немного лучше ориентироваться в пространстве, лучше понимать речь и перестал бросаться на каждого встречного. За последние недели стало немного прохладнее, это тоже помогало слегка прояснить мысли. А вот воспоминания так и остались одеялом, сотканным из лоскутов чужой кожи, впрочем гоблина они не сильно волновали, он привык жить сегодняшним днем. Сегодня вот плывет куда-то зачем-то в каком-то море на каком-то корабле с какими-то людьми. Ну и нормально. Не хуже, чем еще где-то и зачем-то, пусть даже понятия хорошести и плохости давно утратили какой-либо смысл.
А вот чего ему хотелось - это чайку. Очень красивые перья, жаль что на вкус дрянь.