Двадцатый век, сороковые.
Подставив раненную грудь,
Непокорённая Россия
Фашисту заступает путь.

И, потеряв рассудок здравый,
Предчувствует конец палач,
А под его пятой кровавой
Расстрелы, пытки, детский плач…

На трупах трупы, в небо глядя,
И вдруг у ямы на краю:
«Не убивайте меня, дяди!
А я вам песенку спою».

Дрожа и заикаясь, прямо
Над грудой неостывших тел
Ребёнок над сестрой и мамой
Зверью про зайчика запел…

Восьмидесятые. Народы
Страну прославили трудом,
Но всё полнее год от года
Недетским горем детский дом.

За что мальцу в четыре года
Дают за совесть, не за страх
Беду великого народа
Нести на тоненьких плечах?

Проснувшись, плачет он ночами,
И рвётся пониманья нить:
«Не отдавайте меня маме!
Мне страшно - мама будет бить»…

Очнитесь люди – плачут дети!
Скажи, великий мой народ -
За тех детей фашист в ответе,
А кто за нынешних сирот?

(В. Лебедев)