***
Объятая огнем усадьба. Яркие языки пламени, задорно резвящиеся у стен и ковров. Душащий черный дым, беспросветной пеленой застилающий пространство до высоких потолков. Все нарастающий жгучий жар, словно дикий зверь рвущий своими жуткими когтистыми лапами тело, кожу, легкие, лицо, глаза. В ушах бесконечный треск горящего дерева и приглушенный младенческий плач. Крошечные детские ручки из последних сил вцепились в неподатливую дубовую дверь, тоненькие ноготки скребут прочную обивку. Куски почерневшей древесины глубоко вонзились в пальцы, из мелких ран сочатся капельки крови. Стоящее у гардеробного шкафца массивное зеркало с режущим треском опрокидывается на пол, устилая его мелкими осколками помутневшего стекла. Черная, сковывающая пустота в сознании с каждым мигом все нарастает, подобно болоту затягивая остатки света и надежды. А затем все вокруг заполоняет кромешный мрак.
Ренольд с силой тряхнул головой, отгоняя полуденную дрему. Единственное детское воспоминание о родном доме потом еще несколько лет виделось ему в качестве красочных кошмаров, каждый раз заставляя просыпаться совершенно разбитым со слезами на глазах, однако по достижении отрочества, будто сдавшись, наконец отступило. К несчастью, окончательно изгнать этот неприятный эпизод из памяти ему оказалось не под силу. Почему же он вспомнил о нем именно сейчас?..
Ренольд бросил взгляд на раскрытую книгу, мерно покоящуюся на его коленях. Ах, точно. Автор упоминал пагубное влияние детских душевных потрясений на дальнейшее развитие личности, подверженность искушению грехов и пороков, упадок праведности и нравственности. Что-ж, возможно он был не так уж далек от истины; его писанина тем не менее интереснее от этого не становилась.
Захлопнув наскучившее чтиво, Ренольд отложил книгу на аккуратный овальный столик и взглянул в обмерзшее окно. Зима точно не была его любимым временем года; впрочем это же можно было сказать обо всех сезонах, отличающихся уж слишком экстремальными переменами погоды. Наверное, ему бы пришлись по душе страны с мягкими неизменчивыми климатическими условиями, но увы, за всю жизнь он даже ни разу не погидал пределы Ойгена, да и поездки за пределы Бальдра можно было пересчитать по пальцам.
За дверью тем временем заслышался приближающийся шум торопливых шагов, после чего та резко распахнулась в сторону, и на пороге показалась Ильва. Ее аккуратные светлые волосы опускались на плечи простого, но элегатно сидящего темного одеяния, лишний раз подчеркивающего ее стройную фигуру. Свет ярко-голубых пристальных глаз устремился в его сторону, уголки губ плотно сжались, создав крошечные ямочки по сторонам щек, слегка раскрасневшихся от уличного холода и продолжительной ходьбы. При виде родной сестры Ренольд не сдержал теплой улыбки.
—Как же мне это все надоело. —коротко буркнула Ильва.
—И тебе привет, сестрица. —вздохнул Ренольд. —Не понял, кого недоели?
По-видимому не оценив юмора брата, Ильва бросилась каким-то ругательством и, обиженно вздернув нос, с гордым видом плюхнулась на его кровать.
Немного посидели в тишине. Ренольд, хорошо знавший характер сестры, сделал вид что сосредоточенно увлекся книгой.
—Да снова эти две старые карги. —наконец тихо проговорила Ильва, в ее голосе все еще звучали нотки раздражения. —Как будто специально начинают громче каркать, когда я рядом.
—Снова о том же?
—Ага. Дескать, "смотри Митрофанна кагая невеста вымахала, а до сих пор ф девках ходитъ". —передразнила старческий говор Ильва. —"Давно пораб нашему-то барону ей достойнага жениха подыскать", и все такое. Старые дуры, еще и сплетни всякие распускают.
—Да брось ты. —слегка усмехнулся Ренольд. —Никто в деревне всерьез этих полоумных не воспринимает, а ты уж точно не хуже других.
—Чего лыбишься? Я все это знаю, но все-равно... —слегка всхлипнула Ильва. —А еще эта Клаудия со своими дурацкими беседами и артерианством.
—А я думал, тебе нравится ее компания. —заметил парень.
—Да дело не в этом. Клаудия, конечно, самый приятный человек в этой заброшенной деревеньке. И мечты, и ее упорство, и позитивный настрой. Но иногда даже она бывает просто невыносимой.
В комнате снова воцарилось непродолжительное молчание.
—Ладно, проехали. —тяжело выдохнула Ильва. —Извини, Рен. —впервые на ее лице показалась легкая улыбка. —Просто ты же знаешь, вся эта небом забытая деревня, одни и те же депрессивные рожи изо дня в день, притон который барон сделал из своего поместья...
Ренольд понимающе кивнул. В последние месяцы Ильва становилась все раздражительнее; ей было тесно в глухой деревушке на краю света, она подобно запертой в клетке птице рвалась на свободу, к своим настоящим корням. Сам же он в этом смысле четких предпочтений не имел: ему была по душе компания самых разных людей и не составляло труда обрести душевное спокойствие в любой обстановке, но недоставало решительности и настойчивости, чтобы прислушиваться к желаниям собственного сердца. В конечном счете, Ренольд и сам давно хотел повидать мир. Но увы, годы все шли, а каждый новый рассвет встречал их все теми же приевшимися деревенскими пейзажами, надрывным криком петухов и громким сельским говором.
—А Клаудия меня тут научила новому рецепту. —решила сменить тему Ильва, хлопнув по торчащему из сумки краешку массивной книги. —Зовется "Янтарная радость".
—Ого, звучит как нечто божественно вкусное. —заметил Ренольд.
—Ага, а на деле рис с рыбой да омлет. Ну, я как-нибудь тебе его сочиню, оценишь.
—Надеюсь после этого я не заработаю какое-нибудь ничем неизлечимое отравление. —ухмыльнулся парень.
—Да ну тебя. —изобразила обиду Ильва. —А как прошел твой день?
—В общем-то, ничего интересного. —пожал плечами Ренольд. —Пытался вот осилить томик, что одолжил у отца, да что-то никак. —он кивнул в сторону покоящейся на столе книги.
При этих словах лицо сестры снова помрачнело.
—Читаешь там всякую артерианскую дурь. И не называй его "отцом", идиот.
—Опять ты начинаешь, Иль. —в голосе Ренольда тоже послышалось легкое раздражение. —Ты же знаешь, что мы всем, даже нашими жизнями, обязаны отцу.
Парень не лгал. К Гунгниру фон Бреккендорфу он всегда относился с большим уважением и по возможности старался перенимать все жизненные уроки и богатый воинский опыт, которым суровый, но добросердечный барон мог поделиться. Что же касалось очевидных религиозных разногласий, по понятным причинам Ренольд старался попросту не раскрывать подробностей собственных убеждений.
—Может ты позабыл, но у нас были настоящие отец и мать. —не унималась Ильва.
—Который сгинули в пожаре. —закончил за нее Ренольд.
—По словам барона и твоим детским снам. А как оно там было на самом деле...
—Послушай, Иль. —попытался сохранить спокойный голос брат.
—Да даже это имя мне дали уже здесь! А вот как меня назвала моя настоящая родная мать, м? —с усилием сдержав слезы, девушка отвернулась к окну.
В детстве и юности Ильва оставалась очень тихим и замкнутым человеком, и ни с кем кроме родного брата не делилась своими переживаниями и самыми сокровенными мыслями. Знакомство и общение с Клаудией позволило ей обрести чуть больше уверенности и душевных сил, но как и раньше она не стремилась довериться никому за исключением единственной и последней родственной души. В свободное время Ильва увлекалась живописью и историей; последней впрочем только из-за желания приоткрыть завесу тайны над своим происхождением. Сам Ренольд совсем не разбирался в древнехеккелийских династиях, ему попросту нравилось жить со своими вкусами, и искренне не хотелось подвергать их такому ненадежному судье, как общественной морали.
—Извини, я знаю как ты не любишь все эти разговоры. —продолжила Ильва, наспех поправляя растрепанные волосы. —Просто время все идет, а мы будто застряли в этом болоте. Иногда мне кажется, что тебе совершенно плевать на наши корни, на мечты и желания. Покуда книги и харчи под рукой, тебе и в хлеву придется по вкусу. Разве тебе не хочется отправиться куда-то, где мы будем по-настоящему свободны? Где перед нами будут открыты все возможности? Где никто не будет знать нашего прошлого? Где мы сможем наконец быть самими собой?
—Сомневаюсь, что такое место в реальности существует. —внимательно выслушав монолог сестры, проговорил Ренольд. —Но и ты ведь понимаешь, что для этого нам как минимум нужны деньги? Уже не говоря о том, насколько опасен мир для неопытных простаков вроде нас. Один неверный шаг, и я — изрубленный калека, а ты — игрушка банды головорезов.
Юноша поднялся со своего места и сделал несколько шагов по комнате.
—Династия и фамилия это, конечно, очень важно, но то лишь непроверенное и забытое прошлое, а в настоящем у нас иная "семья". Не обманывай себя, что не чувствуешь благодарности за все, что они для тебя сделали, хотя и не имели никакой причины на то. А если и нет, рассуди, насколько облегчит наш дальнейший путь хорошие с ними отношения. Давай подождем еще немного времени, и я не сомневаюсь, удачный случай нам еще подвернется. —подойдя к сестре, Ренольд слегка потрепал ее по макушке.
Ильва слегка вздохнула, но ничего не ответила. Она хорошо знала, что несмотря на кажущееся спокойствие и умиротворенный голос Ренольд всегда желал для них обоих лишь самого лучшего, и уж в этом его точно было не переубедить.
—Хорошо. Я думаю, ты прав. —после короткой паузы согласно кивнула она. Неожиданно перехватив вытянутую руку Ренольда, Ильва потянула его на себя, так что он оказался поверх нее на постели. —Ты ведь простишь свою глупую сестрицу, правда?
Лица их оказались почти вплотную к друг другу. Ильва слегка улыбнулась, глаза Ренольда сверкнули едва уловимым блеском. Все еще будто с легким сомнением он пропустил меж пальцев пряди ее густых волос, после чего, слегка приподнявшись, толкнул ногой входную дверь, захлопнув ее от посторонних глаз. |