Зейкин Доробо
Дверь хаты раскрылась с ржавым лязгом, парочка громил-охранников ударом в спину втолкнули в затхлое и пыльное помещение не менее здорового детину.
- Располагайся. Это теперь твой новый дом, - бросив напоследок, вертухай с силой захлопнул тяжелую дверь, вогнав финальный гвоздь в душу конвоируемого, премерзко поскрежетав замком напоследок.
Прокашлявшись, детина поднялся с пыльного пола, кое-как отряхнулся и прищурился, пытаясь разглядеть обстановку в полумраке камеры.
- Ну?.. - раздался недовольный голос из дальнего угла.
Протерев глаза детина кое-как различил силуэт, вальяжно разлегшийся на дальней шконке.
- З-здравствуйте... - пробормотал он.
- Кто таков? По какой статье? - проворчал силуэт.
- Двести восемьдесят пятая... Часть первая, - процедил детина сквозь сжатые зубы.
- Двести... Ну-ка, просвети?
- Хищение государственных средств, - глаза детины приспособились к темноте и различили в силуэте старика с длиннющей бородой и пронзительным взглядом коршуна. Сокамерник лежал на шконке, закинув руки за голову, а ногу на ногу, и буравил его тяжелым взглядом. - Без отягчающих.
- Ха! - всхохтнул старик, тут же тяжело закашлявшись. - Облапошил крестьян? Так тебе и надо.
- Я ничего не крал. Это ошибка и клевета, - детина насупился. - Меня оговорили.
- А по твоей ряхе и не скажешь что ошибка, - вновь всхохотнул дед, после чего вернулся на строгий тон. - И потом... Какой порядочный человек при входе в хату не назовет своего имени?
- А... прошу прощения... - детина утер пот со лба. - Зейкин.
- Просишь, значит... А я тебе его не дам. Щегол. - в голосе старика проскочили стальные нотки бывалого сидельца.
- Д-да я это... С непривычки... - залепетал детина.
- С непривыыычки... - протянул старик, поднявшись и сев на шконке. Руки его легли на колени, а тяжелый взгляд из под надбровных дуг проникал в душу новоприбывшего. - Так может преподать тебе урок? Как правильно в хату заходить, как себя поставить. Пройдем с тобой прописку? Э?
Несмотря на то, что фигура Зейкина раза в два с гаком по размеру превосходила фигуру старика, что-то властное и угрожающее в его голосе заставляло того трепетать как хорька перед хищником.
- Я и-извиняюсь, если что-то не так сделал... Я никогда не был в тюрьме... - забормотал он, потупив взгляд.
- Ну вот и обучим тебя премудростям, - старик закатал рукава робы и размял шею. - Оно тебе будет весьма пользительно. Я таких щенков как ты перемалываю по десять на дню.
Зейкин судорожно выдохнул, закрыл глаза. Через несколько мгновений поднял смиренный взгляд на старика.
- Хорошо. Если это необходимо, то... я принимаю ваши условия, - серьезно произнес он.
Несколько секунд они с соседом не моргая смотрели друг на друга, потом старик хрюкнул, затем еще раз, пока наконец не разразился жутким хохотом туберкулезника, от сиплости которого выступали слезы на глазах у стороннего слушателя.
- Ты куда зашел, дятел?.. В банк что ли?.. Ахахаха... Принимаю ваши условия... Ахахаха!.. - зек проржал несколько секунд, пока его вновь не прихватил тяжелейший приступ кашля, в ходе которого на рукав робы упали несколько плохо выглядящих капель темной мокроты.
- Охххх... - утирая рот, с трудом отдышался старик и привалился на стену.
Стараясь сделаться как можно меньше, Зейкин вжался в противоположную часть камеры:
- Вы... в порядке?..
Старик кинул на него раздраженный взгляд.
- А сам как думаешь? Тут тебе не санаторий.
Зейкин промолчал.
Видимо не найдя в себе сил на продолжение прописки, старик тяжело и с кряхтением опустился обратно в лежачее положение.
- Тебя послушать, так ты и правда ботан какой-то. А по виду не скажешь. Ну че встал как на присяге? Садись уже, - старик махнул рукой в сторону свободной шконки. - И рассказывай, че ты там похитил.
***
По окончанию многострадальной пятницы, Зейкин Доробо, казначей Его Светлости герцога, решил облегчить душу в питейном заведении. Стараясь не тревожить местный, уже изрядно накидавшийся, контингент, он заказал стопку виски и сел с нею за дальним концом барной стойки. Вечер был в самом разгаре, народ галдел, трактирщик и официантки окрикивали друг друга - в общем, жизнь кипела.
Отрешенно смотревший в отражение в своем стакане Зейкин понемногу цедил напиток и пытался отойти от тяжелого рабочего дня, то и дело мысленно возвращаясь к документам, которые было необходимо предоставить еще на прошлой неделе, крутя в голове колкие слова его начальника, устроившего головомойку, и тихонько вздыхал. Крепкий алкоголь, который должен был бы расслабить сердце, на него не подействовал, взамен лишь притуманив голову.
Заслышав краем уха тяжелейший вздох, продлившийся, казалось, с полминуты - не чета его собственным, он кинул взгляд на его источник и обнаружил высокого худощавого человека, подперевшего рукою голову, сидящего через пол-стойки со стаканом прозрачной жидкости, и мрачно осматривавшим посетителей.
Заметив на себе взгляд Зейкина, он вперился в того взглядом.
- М? - с вызовом произнес он.
- Кхм... - казначей кашлянул и возвратил глаза обратно к стопке. Через несколько секунд бросив взгляд обратно на посетителя, обнаружил, к своему замешательству, что тот продолжает его разглядывать. - Да так... Вижу, что у вас тоже тяжелый день, любезнейший.
- Тяжелый это мягко сказано, - с готовностью перехватил эстафету посетитель. - Да только не у меня, а у человечества. Или, вернее, у всех видов, населяющих наш мир.
- А-а... Весьма философский взгляд на вещи, - с улыбкой пожал плечами Зейкин и обернул взор обратно в стакан, полагая, что на этом разговор завершен.
- Да нет. Вполне вещественно доказуемый, - посетитель, подхватив стакан, пересел через несколько свободных сидений поближе к казначею. - Кому в нашем мире жить хорошо? Герцогу - вполне. Обычным работягам? Едва ли!
Зейкин вновь поднял на собеседника взгляд - пьяным тот не выглядел, но странного вида энергия била из него ключом. Видно было, что человек этот по-настоящему увлечен своими умствованиями.
- Уровень жизни герцога действительно высоковат относительно простого человека... - осторожно произнес он. - Но на него так же наложена и большая ответственность - за жизни людей и обустройство герцогства. Обычный человек, конечно, не имеет права спросить с него в случае невыполнения обязанностей, но есть и свои противовесы в числе завистников, заговорщиков, да и просто могущественных дворян, стремящихся ухватить свой кусок. Хороший герцог должен уметь лавировать между всеми этими факторами, иначе долго он на своем посту не просидит.
- Чушь, - отмахнулся собеседник. - Все, что ему надо делать, - это умасливать конкретных богачей ради их поддержки, а там хоть трава не расти. В то время как обычный человек страдает под игом аристократического класса.
- У нас на юге не все так страшно... - попытался разрядить разговор Зейкин, опасаясь, что попал на провокатора. - А, позвольте поинтересоваться, вы сами на какой стезе трудитесь? Если это не тайна, конечно же.
- Я человек ученый, - развернув грудь, пояснил собеседник. - В мою компетенцию входит накопление знаний и последующее развитие научных концепций, необходимое для улучшения нашего общества в прогрессивном качестве.
- О!.. - почтенно кивнул Зейкин. Он никогда еще ранее в своей жизни не встречался с учеными мужьями. - Ваша сфера деятельности достойна уважения. Хотел бы и я иметь такое воздействие на общество. А вы в каком университете обучались? Сеетрийском государственном, или может в нашем местном?
- А какое это имеет значение? - возмутился собеседник. - Один университет от другого отличается - если отличается - лишь политическим посылом, вкладываемым в его программу. Настоящий исследователь прежде всего должен быть знаком с монументальными трудами его предшественников.
Зейкин кивнул - пожалуй, с этим он не смог бы, да и не хотел спорить. Звучало разумно, и с его стороны, будучи выпускником местного провинциального учебного заведения, он вполне мог переложить эту мысль на то, что ему там преподавали.
- Это верно. Отказываясь от государства ради свободы, нам нечего терять, кроме своих цепей, - продекламировал он цитату одного из философов.
- Да, - сухо кивнул собеседник.
Зейкин предполагал, что будучи человеком, знакомым с трудами великих, тот продолжит цитату, но похоже, ученый не счел нужным повторять банальности. Осознав это, казначей немного покраснел, ощутив себя простаком.
- Ну а ты сам на каком поприще трудишься? - поинтересовался ученый. - В поле или в руднике? Не чувствуешь ли ты, что плоды твоего труда эксплуатируются, независимо от твоей на то воли?
- А-ха-ха... - тихо улыбнулся Зейкин. - Боюсь, что вы ошибаетесь... Понимаю, по мне этого не скажешь, но я работаю в казначействе.
- Хммм... - глаза собеседника прищурились и смерили Зейкина с головы до ног. - Да?.. Тогда перефразирую. Не чувствуешь ли ты, что весь твой так называемый труд служит лишь эксплуатации рабочего класса?
- Нет, - пожал плечами Зейкин. - Я просто делаю свою работу. Должен же кто-то считать налоги и подготавливать сметы.
Собеседник цокнул языком:
- Ну вот пока у нас на таких постах сидят такие люди, ничего хорошего обычному рабочему ждать не приходится, - хлестко осудил собеседник.
- Жизнь несправедлива, но это та жизнь, что у нас есть, - примирительно пожал плечами Зейкин, стараясь закрыть больную тему. - А что насчет...
- Скажи это скиорцам. Вот где настоящая наука, культура, и прогрессивный взгляд на вещи, - перебил собеседник. - Не чета нашему болоту!
Зейкин беспокойно покосился на пьяный контингент, развернувший головы в их сторону.
- Пожалуйста, тише... - попытался он урезонить мужика и кивнул на его стакан. - Возможно, вам хватит на сегодня?..
Собеседник вновь надменно цокнул языком.
- Не надо ставить меня в один ряд с местными отбросами. Это артезианская вода. Научный человек никогда не позволит себе затуманить разум опиумом для... непритязательной публики, - он недовольно покосился на стопку виски, стоящую перед Зейкином.
Проигнорировав этот выпад, казначей облегченно вздохнул, глядя на то, как посетители вернулись к своим разговорам.
- Как жаль, что я родился не в Скиоре, - продолжил собеседник. - Мое место там - среди высоких шпилей, набитых книгами университетов, прогресса и процветания... Но ничего, система еще свое получит. Историческая справедливость восторжествует над нашим королевством - не эволюционными методами, так силовыми, - последние фразы он бормотал, хмуро глядя в стакан. - Ну а что еще скажешь по поводу работы своей? Небось возникало желание руки наложить на денежки "низшего сословия"?
- А-ха-ха... Спорить не буду - когда у тебя на руках такие суммы, то иногда возникают мысли... Чуть-чуть где-то не ту цифру поставить... - отшутился и пожал плечами казначей. - Но это мелочи. Такова уж природа человека, - не предназначен он для бесстрастных манипуляций этими материями, не прошел достаточный путь развития. Но мысли - это мысли и не более того. Ни один порядочный человек такого никогда не сделает.
Некоторое время они еще поговорили о своих сферах деятельности, о погоде, о книгах, о женщинах, о религии, о домашних животных, о любимой еде, да много еще о чем, а так и же на различные заряженные темы, после чего собеседник одним махом опрокинул стакан внутрь, и кинул через плечо Зейкину на прощание:
- Увидимся, налоговик. Не помри под стопкой пыльных бумаг.
Проводив взглядом странного собутыльника, если его можно было таковым назвать, Зейкин подумал о том, что человек, конечно, тяжеловат в общении, но что поделать - не каждый обладает дарами эмпатии и такта. Зато его интеллектуальность, страсть и искренность во взглядах не могли не подкупить. Стоило дать ему шанс.
*
- Я решил, что как-нибудь еще зайду в этот бар. Может удастся поговорить еще о чем-то интересном, - Зейкин поерзал на шконке, поднял взгляд на старика, и обнаружил, что тот давно уже заснул, убаюканный его нудным рассказом.
Тяжело вздохнув, арестант принялся обустраивать свою лежанку.
***
Первые дни в тюрьме пролетали неотличимы один от другого, а потом, в один вечер Зейкин зашел в камеру весь избитый. Нос его был скошен под странным углом, опухшие глаза едва различали происходящее, губы налились соком, словно спелые вишни, а язык во рту то и дело ощупывал пеньки переломанных и выбитых зубов.
- Выглядишь как моя жена. А-ха-хах! - заржал старик, завидев соседа, после чего, как обычно, закашлялся.
Зейкин не ответил и молча прилег на шконку.
- Дай угадаю. Познакомился с Гашеным и его пачкой?
Зейкин отвернулся к стене.
- Слышь, малой. Смотри прямо, когда с тобой старшие разговаривают, - из голоса деда испарились нотки веселости.
Помедлив несколько мгновений, Зейкин развернулся и сел на шконке.
- Да бог его знает... Какие-то мерзавцы докопались. Сыграй, мол, с нами в нарды. А денег и сигарет нет - ну так на услугу. Я почуял, что ничем хорошим это не закончится, и отказался. Они мне предъявлять начали, мол, обычай такой, неуважение получается. Ну и в итоге напали на меня. А охране хоть бы что - ушли чай пить, - Зейкин бессмысленно смотрел прямо перед собой, понурив голову, с которой капали на глиняный пол алые капли.
- Всему тебя учить, зелень... - подбоченясь, покачал головой старик. - Небось опять стоял сопли жевал, писарь затюканный. Запомни - тюрьма это школа жизни, то есть джунгли. Кто сильнее, тот и прав, и он же придумывает себе словесный обоснуй под это. Ты кабан здоровый, но неопытный. То что играть отказался правильно, но тебя тут быстро прижучат и сломают. Мой тебе совет - носи с собой полоску стали поострее. Матрас подними, да прут со шконки вытащи. О кирпич обточи. Будет тебе финальный аргумент на любую ситуацию, которую базаром не разрядишь. И рыло-то подними свое, полотенцем оботри, хату засираешь!
Зейкин засуетился и поспешил исполнить все рекомендации старшего товарища.
Заключенные провели остаток вечера за обучением новоприбывшего всем тонкостям тюремной жизни.
- Спасибо, отец, - наконец произнес Зейкин. - Такое количество неочевидных нюансов, я бы никогда до них сам не дошел.
- Какое там. Здравый смысл, - отмахнулся старик. - Я бы может за тебя и замолвил словцо, если бы там был, да нельзя мне на прогулку - сам видишь, здоровье не позволяет.
- В любом случае спасибо за науку, - повторил Зейкин.
- Да замолчи уж, - проворчал старик. - Спасибо, пожалуйста, здравствуйте, извините. Такого задрота не грех покатать.
Арестанты помолчали.
- Может хоть у тебя лучше получится, чем у предшественников, - пробормотал старик.
- Что получится?
- Выйти, что. Сколько там тебе впаяли? Двадцатку?
- Тридцатку...
- Тяжко тебе будет. Ну ты уж постарайся. На перевоспитание в эту камеру не сажают. Я здесь столько сижу, сколько ты не жил. Было у меня несколько соседей - ни один не дотянул. Так что и ты на успех особо не рассчитывай.
Тяжелое молчание вновь воцарилось в стенах камеры, пока Зейкин наконец не произнес:
- Я обязательно выйду. У меня осталось незаконченное дело на воле, - рука сжала стальной прут.
- Э? И че за дело такое?.. А! Ты ж так и не дорассказал, как присел.
Зейкин не стал напоминать, чем закончилась предыдущая его попытка рассказа.
***
С тех пор казначей не раз еще заходил в тот бар, и к своему удовольствию, каждый раз заставал в нем своего нового товарища. Тот, казалось, постоянно сидел один, и лишь завидев Зейкина, оживлялся и вступал в разговор. Немало напряженных, но приятных вечеров они провели в досужих беседах. Хоть они и редко были согласны в вещах, что приводило ученого в ярость, но необычные его взгляды, и смелость, с которой он их высказывал, вызывали в сердце казначея необъяснимую теплоту, как будто подкрепляли веру в человечество - которое, несмотря на невзгоды жизни и удушающие законы общества, все равно стремилось к чему-то идеалистическому, тому, что считало верным вектором развития и самосовершенствования. Даже любая горячность или резкость собутыльника вскоре переставала резать слух и лишь пролетала мимо ушей.
Все это продолжалось месяцами, до тех пор, пока Зейкину не пришлось уехать на несколько недель по делам в другой город.
По возвращению домой, он столкнулся с непонятным, едва ощутимым холодком со стороны местного населения. Проходя по улице, он ловил на себе косые взгляды некоторых прохожих; на базаре его стали намного чаще толкать локтями, а некоторые лавки, даже очень хорошо знакомые, отказывались обслуживать, ссылаясь на невнятные отговорки. Все это казалось довольно странным. Что такого могло произойти в их городке всего за несколько недель?
Казначей еще пару раз заходил в бар, но уже не заставал там своего товарища. В последний свой поход он вообще натолкнулся на группу пьяниц, которые осыпали его личность оскорблениями и плевали под ноги - хотя до открытой стычки не дошло, потому как каждый из них был на две головы ниже.
Наконец, он явился через пару дней на работу, в самый обыкновенный понедельник. Завидев его, сотрудница на входе кивнула охране, и те мгновенно заломали казначею руки.
- Что происходит? - Зейкин не понимал в чем дело, и с переменным успехом пытался высвободиться из хватки чоповцев, когда на него налетели еще несколько человек и начали наносить чувствительные удары по почкам, пока тот не упокоился.
После нескольких дней в темнице, Зейкина доставили в суд. Ему вменяли множество мелких грехов, и помимо прочего - из казны исчезла солидная сумма денег, и ему шили хищение этих средств.
В качестве свидетелей вызвали огромное количество горожан, часть из которых казначей знал лично, других - видел впервые.
- Я часто видела этого... этого вот... человека... отиравшегося возле моего участка, - испуганная крестьянка тыкала пальцем в подсудимого. - Каждый раз моя Дианка с веселым лаем, виляя хвостом, подбегала к забору и просовывала свою морду в промежуток, а он... садился на корточки и протягивал к ней руки, трепля ее по голове. Она их лизала. На его лице в это время была зловещая ухмылка. А потом... потом... Дианка умерла. Баба Клара сказала, что ее отравили! Это сделал он, больше некому! Больше ни на кого моя бедная собачка так не реагировала! Ни у кого она бы не приняла отравленный корм! Люди видели его последнего возле моего участка, перед тем как Дианка околела! - крестьянка зарыдала, присяжные и посетители зароптали.
"Ну и подонок... Вот так отравить несчастное животное соседей..."
- Что за домыслы? - опешил Зейкин. - Я бы никогда этого не сделал! Вы что, люди, сдурели что ли?!
- Да все мы про тебя знаем! - раздался голос из аудитории. - Ненавистник всего живого! Он даже котят топил, ирод!
"Ооооо!!! Вот это негодяй!"
Суд вызвал следующего свидетеля - старую перекошенную бабку.
- Да-да! Я энтого очен-но хорошо запомнила! - прошамкала она пустыми деснами. - Третьего дня идет себе значится, с мешком, с западу - где река у нас протекается. А мешок-то мокрый! И тут-то... Тут-то я и вспомнила... У нас в округе столько кошек было, не перечесть... Помните, да? А вот шо-та в последнее время я их не вижу! Утопил всех до единой, демон! Я про тебя наслышана! Все знаю про тебя мерзавца!
"Демон... Дьявол..."
- Какие кошки, какой мешок? Вы слышите себя вообще, люди? - от такого наглого и несправедливого обвинения его лицо аж перекосило. - Я картошку к реке носил, помыл, а то она вся в земле была. Да какой здравый человек котят топить будет?!
"Да уж известно кто! Вы посмотрите на рожу-то его злобную!"
- Я всегда обслуживала его в нашем трактире как обычного посетителя... Ничего дурного и не подозревала... Он всегда здоровался и улыбался... - рассказывала официантка. - Но потом до меня дошли слухи, что он все это делает с виду, а на самом деле мне в вырез на груди пытается заглянуть, когда я приношу заказ, - официантка не совладала с чувствами и расплакалась.
"Мерзавец... Кобель... Неудивительно, что даже не женат - кто за такого пойдет, да и сам точно для брака не расположен!"
- Да никогда такого не было! Маришка, ты зачем наговариваешь? Я хоть раз что дурного тебе сделал или слова плохого сказал? - Зейкин судорожно вцепился в трибуну.
Маришка, стараясь на смотреть ему в глаза, произнесла:
- Я-то об этом не знала... Но мне все люди рассказали наблюдательные! Еще и хвастался перед ними! Ууу!.. - ревя, она ушла обратно в аудиторию.
"А мне он заборчик сломал и грядку истоптал! И, простите, тарищ судья, испражнился на посевы! Ночью было дело! Видели его у меня на поле! Нам, люду, все про тебя известно!" - обвинение раздалось уже просто из толпы, и было подхвачено десятками других голосов, каждый из которых приписывал казначею какой-то плохой поступок, ссылаясь на показания неизвестных лиц.
Зейкин пытался оправдаться, перекричать толпу, но это была гиблая затея - на каждое его слово он получал в ответ два десятка выкриков.
Наконец, для дачи показаний вызвали финального свидетеля, по наиболее серьезному делу - непосредственно хищению герцогских финансов. Глаза Зейкина раскрылись в страшном недоверии к увиденному - за свидетельской трибуной стоял его приятель из бара.
- Я подтверждаю это обвинение! - громко произнес он и наставил указующий перст на казначея. - В самый первый день, когда я имел неудовольствие познакомиться с этим преступником, он признался мне в том, что не раз и не два обдумывал способы, как бы прибрать к рукам общественные денежки! Еще оправдывал это какой-то там тягой и природой человека, которую он не может в себе предолеть!
Зейкин не мог поверить своим глазам и ушам и некоторое время просто стоял с открытым ртом.
- Да что ты брешешь! Ты же знаешь, что говоришь неправду! Никогда такого не было! - взъерепенился он.
Собутыльник обратил на него свой горящий взгляд - тот самый, который можно было наблюдать каждый вечер их совместных бесед - и возопил:
- Нет! Все это было и ты это прекрасно знаешь! Я долго терпел твое общество, твою самодовольную ухмылку и невежество, и раз за разом я убеждался в том, что ты негодяй, хам и преступник! Твои мерзопакостные взгляды на все в этой жизни - тому прямое подтверждение! - пылающий взгляд товарища был наполнен неприязнью, высокомерием, и абсолютной уверенностью в том, что все сказанное им является правдой. Этот человек от первого и до последнего слова верил в историю, которую рассказывал, и подкреплялась эта вера ощущением собственной рациональной и моральной непогрешимости.
Дальнейший процесс занял не много времени. Не в состоянии переорать разъяренную толпу, которая нашла козла отпущения для всех своих бытовых невзгод, и в чем бы то ни было убедить барного приятеля, равно как и сам суд, Зейкин Доробо был осужден на тридцать два года колонии строгого режима без права на досрочное освобождение.
***
Первые годы тянулись долго, но десятилетия пролетели быстро. Зейкин шил шапки и башмаки, занимался физкультурой и решал проблемы тюремной жизни.
Банда Гашеного постепенно распалась - его самого после очередной стычки нашли с шваброй в заднем проходе, после чего главарь был переведен в касту неприкаянных и потерял всякий авторитет; кто-то отмотал свой срок, других убили заключенные, остальные откинули копыта, будучи замученными охраной, либо просто от болезней и скотских условий содержания. На их место приходили и уходили новые шайки, пытаясь устанавливать свои порядки, но прессовать им удавалось лишь новоприбывший молодняк.
Неожиданное спасение, если его можно было таковым назвать, пришло на двадцать третьем году отсидки. Старый герцог отошел от правления, и новый объявил амнистию некоторым слоям заключенных. Зейкин попал под амнистию лишь потому, что с переделом администрации всплыли новые факты его дела - были найдены реальный похититель денег и уважаемый человек, в кармане которого они осели. Как пояснял королевский юрист, со смехом чеша в затылке, осужденный оказался не на той должности не в то время - кому-то нужна была голова, на которую можно было свалить это хищение, а там и зубоскалы нашлись, которые были рады опорочить его репутацию даже без всякой с того для себя выгоды. Произошла судебная ошибка, но что поделать, система несовершенна - иногда жизнь просто бывает несправедлива.
Накануне окончания срока Зейкина у пары зеков состоялся серьезный разговор.
Дед, несмотря на прошедшие годы до сих пор державшийся бодряком, сидел на шконке, сложив руки на коленях и смотрел в пол, его сосед лежал и считал трещины и подтеки в потолке, наверное уже в десятитысячный раз.
- Я знаю о чем ты думаешь, зелень, - наконец произнес старик. - Эта мысль согревала тебя и помогла пережить десятилетия беспросветности. Это хорошо. Но легче тебе от этого не станет. Не надо тебе этого делать. Просто отпусти. Жизнь уже много раз изменилась.
Зейкин молчал. Этот разговор между ними звучал уже десятки раз.
- В какой-то мере тебе повезло. Ты знал, что ни в чем не виновен и греха за тобой нет. Нет смысла совершать его теперь.
- Смысла нет, - согласился Зейкин.
Старик потеребил бороду, повертел пальцами.
- Я не рассказывал тебе как сам отъехал. А ты и не спрашивал. Как думаешь, за что?
Зейкин пожал плечами.
- Да ни за хер собачий. Жена моя, дура... Вышла вечером за какой-то мелочью, нарвалась на шпану, те измочалили ее в мясо. Молодой был, кровь вскипела. Пошел, значится, мстить. Не стал сообщать органам - хрен они что сделают, да разве и способен мужик такое оставить безнаказанным? Но переборщил малеха... Надо было мне то же самое с ними сделать, око за око. Но я ее так любил, сердце разрывалось от одного ее вида. Люто я осерчал, от гнева ничего перед собою не видел. Нашел лачугу куда это зверье отдыхать-пьянствовать направилось, припер дверь доской, да и поджег. Окон там не было - так, хреновина из говна и палок. Стоял и смотрел как горит, вопли слушал. А среди них еще женский визг. Деваха какая-то с ними там тоже зависла. Я-то сразу понял, что заберу их с собой на погибель, бежать даже не думал, стоял и смотрел. Но визг этот мне душу резанул изрядно, - старик замолчал, глядя вникуда и вновь переживая эти мгновения, по его напряженному лицу видно было, что эта мука для него привычна, но все так же болезненна.
Наконец проморгавшись и тяжело прокашлявшись, он хрипло закончил свой рассказ:
- Скрутили меня и отправили на кичу. А перед тем, следак меня поводил по этой хижине. Показывал, значится... то, чего от них осталось, - он повертел головой и взъерошил остатки своих седых волос на висках. - Впаяли мне сотку, без задней мысли. Ну и че теперь? Сижу здесь, жена там осталась, а эти крики мне каждую ночь снятся.
Он сделал длинную паузу.
- Забудь об этом дерьме, парень, не стоит оно того. Будь рад тому, что дожил до того возраста, до какого у нас в мире мало кто доживает. Выйди, да свали отсюда куда подальше и никогда не вспоминай, - подытожил он.
Зейкин отвернулся на бок - к стене.
- Тьфу ты. Да, зачем бредни от дряхлого зека слушать. Ну спи спи, малышок. Наслаждайся своей последней ночью на этой перине, - обиженно проворчал дед.
Но за ту ночь Зейкин так и не сомкнул глаз.
Утром следующего дня в замке в последний раз заскрежетал ключ.
- Заключенный, порядковый номер... три шестерки... один-четыре-восемь-восемь - на выход! - гаркнул вертухай из коридора.
Подхватив свои вещи - матрас и немногочисленные пожитки, Зейкин обернулся к старику, который сидел на шконке и сверлил его тяжелым взглядом - поза, за долгие десятилетия ставшая знакомой и привычной.
- Спасибо за все, отец. И за науку, и за компанию.
Неулыбчивый дед продолжал молча сидеть.
- Я подумаю над твоими словами, - помявшись, наконец выдавил из себя Зейкин.
Лицо старика разгладилось, он кивнул.
В дверной проем сунул свою морду вертухай и рявкнул:
- Ну че застрял? Понравилось чалиться? Так можем тебя тут оставить!
- Начальник, не буровь. Он свое отсидел, - осадил охранника дед.
Вертухай не обратил на него внимания и положил руку на дубинку. Зейкин Доробо, пятидесяти двух лет отроду, окинул хату взглядом в последний раз и двинулся к выходу.
Дверь лязгнула, закрылась. Топот нескольких пар ног уходил вдаль по коридору, становясь все тише и тише, пока наконец не затих.
Старик тяжело вздохнул, лег на шконку, заложив руки за голову, и грустно улыбнулся. Яркий лучик утреннего света, проникавший из высокого окна, падал на него, и проходя сквозь него - на поверхность шконки.
- Удачи тебе, зелень, - пробубнил дед и смежил глаза.
***
Медсестра семенила по коридору, испытывая некоторый дискомфорт от нахождения в компании с ней огромного потрепанного мужика, но не подавала виду.
- Вы знаете, а мы уж думали у него никого нет. Ни один родственник его не навестил за эти годы, да и по записям их быть не должно... Вы точно по адресу? - нервно уточнила она.
- По адресу, - кивнул мужик. - Я издалека приехал, седьмая вода на киселе. Не сразу до меня вести дошли.
- Ой, ну это хорошо, что вы приехали, а то уж как-то совсем грустно получается.
- А что с ним сталось? Подробности мне неизвестны.
- Да вот, в драку попал. Повздорил в кабаке с отребьем, они ему по голове настучали. Гм... - медсестра одернулась. - Простите за такое не медицинское описание... Удар его хватил. Не реагирует уже теперь ни на что и не двигается сам.
Мужик молчал, на лице его была едва заметна неясная эмоция.
- Вы знаете, он... Не сочтите за грубость, но был нелюдимым человеком. Жил в доме своих покойных родителей, по слухам - проводил дни за чтением книг. Художественных. У них домашняя библиотека была, - медсестра снизошла до заговорщицкого шепота и было видно, что сплетни доставляли ей удовольствие. - Люди говорят, даже ничем не занимался в плане труда, просто проедал родительские накопления, да распродавал их вещи. Часто вступал с людьми в конфликты... Вот и доконало его это в крайний раз... Здоровье-то слабенькое, не выдержал, видите.
Она остановилась возле палаты.
- Ну вот мы и пришли, проходите, пожалуйста, - открыв дверь, пропустила мужика перед собой. - Я вас оставлю. Как закончите - на первый этаж до окошка спуститесь, хорошо?
Медсестра удалилась, а мужик стоял в проходе, сжав кулаки и глядя на силуэт человека в инвалидной коляске, застывший в неподвижности возле окна. Постояв так немного, он притворил за собой дверь и медленно дошел до пациента.
Старого друга было не узнать - безжизненные ломкие волосы до плеч, того же состояния жиденькая бороденка. Рот приоткрыт, на уголке его - следы давно уж пересохшей влаги. Мутные полуприкрытые глаза смотрят вдаль. Тело-спичка статично расположилось в кресле, тонкие длинные пальцы с грязными и нестриженными ногтями, подрагивая, в неестественной позе лежали на потертых царапанных подлокотниках. Больного перед визитом "родственника" попытались хоть немного привести в надлежащий вид, но не особо старались - от него шел небольшой запашок.
- Выглядишь дерьмово, - прокомментировал Зейкин, но не получил ответа. - Знал бы ты, как я мечтал об этой встрече. Мне есть что тебе рассказать. А ты? Ждал моего возвращения?
Вопросы были риторическими, потому что ответного выпада от овоща ожидать не приходилось.
- Ты меня разочаровал, - сев на койку, Зейкин развернул "товарища" и вгляделся в его пустой взгляд. - Я так ждал, что выйду и посмотрю в твои глаза. Позадаю вопросы, послушаю ответы. А может ты просто меня разыгрываешь?
Он потрепал бывшего собутыльника по лицу, взял за щеки - тот никак не реагировал, кожа его на ощупь ощущалась как хрупкий пергамент, едва теплый.
Вздохнув, Зейкин убрал руку и засунул в карман, пальцы его крепко сжали узкую заточку, сделанную из прута шконки более двадцати лет назад - уже изрядно использованную, в выщербинах и нестираемых пятнах.
- У меня для тебя есть подарок, - медленно извлек заточку и протянул ее поближе к пациенту - так, чтобы его глаза увидели. - Я его сделал сам, много лет назад. Очень старался, надеялся что тебе понравится. Ну как?
Пациент молчал.
- Я ее даже испытал заранее, чтобы точно знать, что она тебе подойдет. Выходит что зря? Или нет? Ну что, примешь подарок? Отказываться - невежливо.
Пациент молчал - в его непривычно тусклых глазах не читалось ни микрокрупицы понимания. Никакого чуда не произошло.
- Вижу что грубости у тебя не убавилось, даже в таком состоянии. Удивительно, - Зейкин вздохнул и убрал заточку в карман. - Ну что ж, оставлю ее себе.
Встав с постели, он кинул финальный взгляд сверху вниз на оболочку того, что когда-то было объектом его кипящей ненависти.
- Боги достаточно тебя наказали, - покачав головой, развернул каталку обратно к окну и покинул палату, закончив этот бессмысленный балаган.
Происхождение: Сеетрия, мyжчинa чecтнoй сyдьбы, актер, медиум.
Вероисповедание: Леди.
Характеристики: 16-8-8-1-10-0
Снаряжение: двусторонняя секира, самодельная заточка, норм армор, теплый плащ, берцы, эмблема Леди на веревочке, точильный камень, моток ниток с иголкой, сухпаек, нарды, блок сигарет и спичек.
Умения:
Подсечка - атака, повалить противника наземь и оглушить.
Рывок - чардж на некоторое расстояние; если на пути попался юнит, то его кнокбечит: если в занятую клетку, то он станится и получает дополнительный урон, если в пустую - падает.
Секануть - атака по площади.
Пыль в глаза - дебафф, ослепление.
Отдохнуть - внебоевое умение, плюс к скорости и инициативе на следующую битву.
Запотеть - селфбафф, следующая атака/умение гарантированно попадает.
Затерпеть - селфбафф, очистка негативных статусов.
Пожелания по абилкам:
- Сперва думал
подсечку просто как падение, но потом осознал, что без толпы народа на соседних клетках выходит довольно бесполезно - как упал, так и встал, ничего не поменялось, и я даже не успею нанести новый удар. Поэтому необходим стан (головка о камушек бобо), либо порезка статов упавшему или что-нибудь еще в таком же духе, лишь был смысл тратить ячейку.
-
Пыль подразумевает под собой то, что чемп пинает ногой что-нибудь в лицо противнику и тот закашливается и трет глаза. Это не всегда может быть осуществимо (возьмем за скобки то, насколько это эффективно в реальной жизни), но хотелось бы иметь некоторую степень допущения. В конце концов, пнуть можно и толстый слой пещерной пыли/лужу/гнилые листья/труху/щебень/рандомный баребух. Иначе будет уж слишком ситуативно.
- Если можно сделать последние две абилы не активками, а пассивками вида - пот активируется раз в несколько ходов сам, клинс включается при получении дебаффа и потом уходит на перезарядку, то было бы отлично. На уровнях повыше можно было бы: сократить перезарядку (если это реализуемо при существовании параметра кулдауна из таблицы), дать на пот бонусы к урону или даже крит, клинсу - временный плюс к защите и воле/проверкам против негативок.
Надеюсь не слишком жирно.
×àñîâîé ïîÿñ GMT +4, âðåìÿ: