Далее Катрина проводит бальдрских туристов к большой стене на которой была изображена некая женщина. Эта работа была обозначена за авторством Конрада Ривельдстейна, деда Рутгера. 

— Это Эмма Ривельдстейн. Она была одной из валькирий Артерии и прожила ровно сто лет, родившись первого января 600-го года и возвратившись в объятия Артерии первого января 700-го года. Божественная сила Эммы, стигма "Свет Артерии", объединяла в себе возможности многих других её сестер: она могла излечивать тяжелые ранения, возвращала к жизни павших и наделяла людей высокой моралью, тогда как её пение убаюкивало и успокаивало тех кто не находил себе места. Отличительными чертами её характера можно было назвать отсутствие сомнений, безграничное терпение и безмятежное спокойствие. Несмотря на её праведную жизнь и заслуги перед жителями Вистерии, какого-либо почета в Серберии она не заслужила, во многом из-за не самых теплых отношений между Церковью и Серберией. В хрониках же Церкви она известна под именем Катарсия.

"Какая красивая!"
Гульвейг долго смотрела на этот замечательный образ и запоминала её качества характера и стигмы, звучавшей как нечто близкое к совершенству, для того чтобы приносить пользу людям и Артерии. После окончания речи, впрочем, она внезапно поняла, что не может связать Эмму с остальными Ривельдстейнами по признаку родства. Вероятно, валькирия была сестрой Конрада? Впрочем, Веги решила, что могла просто-напросто это прослушать, так что не стала переспрашивать.

Ильва про себя отметила, что фамильной чертой Ривельдстейнов, очевидно, была яркая красота и талант к искусству, главным образом живописи. Этот род будто бы воплощал собой все книжные истории об идеальных аристократах: великолепные воины с притягательной внешностью и самыми разными талантами; среди них были и известные полководцы, и харизматичные управленцы и даже валькирии. Правда затем девушка подумала, что многое из этого и демонстрировалось с целью вызова восхищения у глуповатых простаков: тогда как более темные пятна своей истории, если это было возможным, скорее всего умело скрывались.
Так или иначе, Ильва не могла не оценить великолепную работу Конрада Ривельдстейна: девушка потянулась за блокнотом чтобы сделать несколько коротких заметок, но вспомнила, что истратила всю бумагу еще во время интервью. Оставалось лишь запоминать глазами и ушами.

Не только великий воин, лично приложивший руку к зарождению Серберии, но и поборница Богини, да ещё и какая! Великих личностей роду Ривальдстейнов явно было не занимать, хотя обнаружить в их генеалогическом древе валькирию Калэнтия совсем не ожидала. Причём такую, которая выделялась даже на фоне своих сестёр, будучи обладательницей если не одной из сильнейших, то явно одной из наиболее универсальных стигм. Даже в её биографии не было никаких чёрных пятен или трагических ошибок, которые встречались в историях о других избранницах Артерии — Катарсия была идеальным образцом артерианской добродетели. Её история была настолько идеальна, что не доводись Калэнтии и ранее слышать имя Катарсии, то у неё бы могли возникнуть определённые подозрения — уж больно удачно складывалось, что столь великая женщина не заслужила должного признания. Впрочем, даже так аргалийка допускала, что определённые элементы биографии могли быть либо опущены, либо же приукрашены.
Несмотря на то что Эмма была обладательница всего лишь одной стигмы, описание её способностей не могло не вызвать в памяти аргалийки образ Каяно. Не столько даже потому, что способностям Катарсии в рассказе Катрины было уделено едва ли не больше времени, чем её характеру, сколько по несколько другой причине. Эмма заставила Калэнтию задаться вопросом о том, не могли ли среди дальних предков графа быть другие, затерянные в анналах истории, валькирии, подобно Асакура Риэ потерявшие свои силы под воздействием внешних факторов и решивших завести потомство. Могло ли быть так, что частица силы богини, в латентной форме, передавалась и дальше по наследству в роду Ривельдстейнов и их предков, не имея возможности проявить себя до рождения Эммы, получившей столь могущественную стигму? И, если подобное действительно имело место быть, то не могла ли подобная частица и быть ключом к не вполне стандартному использованию "Слезы", о котором доселе рассказывал граф? К сожалению, задать данные вопросы Калэнтии было некому, да и строились они сразу на серии крупных допущений человеком, который даже близко не был экспертом в каких-либо из связанных с ними вопросах и к линии размышлений которого было несложно придраться. Да и рассуждать особо на данную тему у неё времени не было — иначе рисковала пропустить рассказы Катрины о следующем представителе рода Ривельдстейнов.

Asahi— Да что-то я нигде не побеждаю... Бои в Бальдре, затем в Тамфане, плавательное состязание у Амелии, эти пляжные соревнования... Пускай и не в конце списка, но никогда не на вершине. — Эйр переводит взгляд в другую сторону и останавливает его на Силике и Оскаре. — А кто тебе из соперниц больше всего понравился?

— Из соперниц? Ну...
Парень вдруг понял что внешность большинства соперниц почему-то совсем не отпечаталась в его памяти. Окинув их взглядом ещё раз, он некоторое время молчал, мысленно перебирая варианты. Затем ответил, понизив голос.
— Однозначно сложно сказать... Я выделил бы трёх кто понравились больше, но между собой примерно на одном уровне:
- Хильдегарда. Правда лицо у неё глуповатым показалось, но возможно это обман зрения.
- Шарлотта. Выглядит не так претенциозно как дочь герцога, в целом приятно.
- Труде. Здесь пожалуй не только из-за внешности, но и из-за того как она играла и побеждала.

— А тебе понравился кто-нибудь? Вон, посмотри какие мужики, сильные, здоровые...

/ Эх ты, шиноби, не разглядел целого минного поля в вопросе и наступил аж на три. /

/Единица на проверке наблюдательности выпала. /

Зато ответил честно 🧐

— Хмм... Вот как. Ясно. — Бросает в Рёхэя оставшийся у неё после последнего матча мяч, но парень уклоняется и тот попадает в стоявшую позади Силику. Пока парень объясняется с "пострадавшей" и Оскаром, Эйр уже и след простыл.

Эйр +Кармезин и Минт, -300 селик. 

Добавлено через 54 минуты
Следующим экспонатом стал огромный (около полутора метров высотой) драконий клык. Рядом была картина нарисованная самим Рутгером, на которой было изображено четверо молодых мужчин сражающихся с колоссальным черным драконом.
— Здесь изображены его сиятельство граф и его друзья: Теодахад Борс, Ян Дере и Вергилий из Стингельхейма. Со слов господина, этот бой был одним из самых тяжелых и запоминающихся в его карьере.

К сожалению, о драконах Калэнтии было известно немногое — девушка знала их примерный внешний вид, что они отличались большими размерами и, предположительно, умели дышать огнём, а также что драконы были крайне редки и столь же опасны. И трофейный клык, вместе с картиной Рутгера, позволяли в полной мере оценить сами размеры чудовища — люди для него были всё равно что тараканы. Тем не менее, вчетвером Рутгер и его спутники сумели совладать даже со столь грозным противником, что не могло не вызывать восхищения. Аргалийке очень интересно было бы увидеть данное сражение вживую, особенно после того как оно было названо одной из самых запоминающихся и сложных битв на памяти графа, но довольствоваться оставалось лишь нарисованной им картиной. Чем-то что впечатляло само по себе — не каждый смог бы воссоздать свои воспоминания на полотне в таких подробностях, да ещё из глаз стороннего наблюдателя, но Рутгеру это удалось и нельзя было сказать, что он сам был прорисован хуже своих собственных товарищей. Воистину, данный экспонат прекрасно демонстрировал таланты графа не только как воина, но и как художника.

"Вчетвером и на такого гиганта!"
Гульвейг стояла, задержав дыхание. Воистину, экспонаты пошли один лучше другого, и прекрасная, сияющая фигура её учителя выделялась на картине больше остальных, на контрасте с чёрным как безлунная ночь драконом. Ну, девушке так показалось.
Много информации можно было получить изучая стили, которыми сражались бойцы. Вергилий, которого знала Веги, не особо любил демонстрировать свои навыки, предпочитая учить других словом, тем интереснее было видеть у него на поясе ножны для прямого, красивого меча -- у них в Серберии такими не сражались. Возможно, это был тот самый романский меч, которым теперь научилась владеть Ильва из их отряда.
Ян на картине не демонстрировал никаких пристрастий к огненным саблям, как было у Эйр. Впрочем, если Гульвейг верно поняла из различных обрывочных сведений, то, чем он и Эйр, а также Рутгер и его ученики пользовались, было целой школой из нескольких стилей, выбиравшихся каждым бойцом на всю жизнь.
Теодахад на картине выглядел явно бледнее остальных, в нём не чувствовалось силы. Но всё же и он играл важную роль, смахивая на такого серого кардинала, который стоит в тени, но при этом сражение происходит по его плану. Эх, сэр Тео, извините, пожалуйста, что одна глупая и наивная особа оказалась слишком непредсказуемой для любых ваших планов... Больше таких ошибок не повторится.

/ -- Да не съем я вашего дракона, не бойтесь./

Великолепная картина и редкий трофей ведали о бурной молодости четверки героев лучше всяких книг; хотя Ильва и отметила, что их приключения легко могли бы лечь в основу многих современных произведений. Однако за красочным описанием триумфальных побед скрывалась и другая, менее приятная истина: геройство неустрашимых воинов окончилось для двоих из них весьма печальным образом. Что же касалось остальных, первый судя по слухам стал эксцентричным скитальцем, а второй несмотря на все усилия так и не смог уберечь своих близких от судьбоносной руки высших мира сего.
Говорило это об очевидной к осознанию, но от того не менее неприятной вещи: успех как на боевом, так и мирном поприще зачастую все-равно оставался зависим от удачного броска судьбоносных костей. Каким бы не был достойным и талантливым человек, одного неудачного броска достаточно, чтобы полностью выкорчевать все прошлые достижения и навсегда перекрыть его будущее. Талант и усердие способны уменьшить этот коварный шанс, но никогда не избавиться от него. И сейчас, взирая на уродливый драконий клык, Ильва как нельзя лучше осознала, насколько удача и случай направляли нашу жизнь: обернись карты судьбы иной стороной, и вместо любопытных зрителей любующихся трофеем, сам черный дракон мог бы любоваться обгоревшими останками четырех героев.

Оторвав прилипшую к картине Гульвейг, Катрина повела гостей далее. Следующим экспонатом стал "жезл Эмиля".

— Эмиль Ривельдстейн приходился дядей Конраду Ривельдстейну и на протяжении долгого времени занимал должность командира стражи Миркории. В отличии от других мужчин этой династии, он не отличался крепким здоровьем или внушительной статурой, от чего, видимо, имел сильные комплексы, что и подтолкнули его к изучению магии. Первым заклинанием, что он освоил ещё в юношестве, стала "водная пуля" школы магии воды, тогда как к концу своей жизни он был мастером не только воды, но и холода. К сожалению, его жажда к знаниям заставила его пойти по скользкой дорожке — для тестирования всё новых заклинаний он сначала использовал преступников, а затем, когда их стало не хватать для утоления его жажды знаний, самолично обвинял граждан графства в преступлениях которые те не совершали, всё в целях пополнения своего исследовательского материала. Это, однако, и стало его фатальной ошибкой — когда Конрад Ривельдстейн, тогдашний граф Миркории, прознал об этом, то немедленно схватил Эмиля и вскоре казнил его.