Жизнь в Равеншоре никогда не казалась более оживленной. Добившись известности, семья Лаудрин использовала свое богатство, чтобы превратить то, что раньше было небольшой рыбацкой деревней, в оживленный портовый город, который быстро становится основным торговым центром континента. Для Илвари не было сюрпризом узнать, что дипломатический саммит пройдет там — в конце концов, Лаудрины приветствовали всех в своем городе во имя торговли.

Она наконец добралась до площади Амелкии. Это казалось странным местом для переговоров, но в то же время выбор самого сердца города был в стиле Бенджамина — демонстрация влияния его семьи и метафорического перекрестка, на котором оказался Джадаме. Другие делегаты и их окружение также присутствовали:

• Тамплиеров представляла Анастасия, также известная простолюдинам как «Кроткая»: она была застенчивой, нежной девушкой с роскошными светлыми волосами, заплетенными так туго, что напоминали золотую змею, скользящую по ее мантии;

• Гильдия выбрала Уну своим посланником — она была старой, смертельно опасной на вид ведьмой, окруженной тем, что можно было бы описать как саван искренности и мудрости;

• Феи послали никого иного, как старейшину Тсс'киша — могущественного и старого древня, чьи знания охватывали века, включая тайны, давно утерянные с момента падения Тишины на мир. Ему помогал молодой фавн по имени Джинджертейл, известный своими обычными встречами с чужаками.

Размышления Илвари были прерваны ревом хозяина, раздавшимся эхом из-под центра площади:

«Приветствую вас, мои дорогие гости!» — Бенджамин Лаудрин произнес, когда статуя Королевы Драконов раскрылась, открыв краснокожего эльфа, который быстро вынырнул из ее глубин.

«Очаровательно, как всегда», — подумала она. Как только он спустился на землю, Бенджамин подошел к каждой группе посланников и приветствовал их, как было принято в их землях: поклон с руками, соединенными, как для молитвы за тамплиеров, магический символ, представляющий Наиру, для мертвых, сердечный свист для фейского народа и нежный поцелуй в руку Илвари, за которым последовал шепот эльфа «Алвар Дируил», что обычно переводится как «Мир Альвару». После этого он вернулся к статуе и сказал:

«Я хочу поблагодарить вас всех за то, что вы прибыли так быстро — моя семья и я гордимся тем, что принимаем вас и можем показать вам видение будущего, которое представляет собой наш прекрасный город Равеншор», — продолжил он — «Однако, великолепие Дома Лаудрин не является главной заботой этого саммита. Я позволю настоящей звезде говорить». Как только эти слова слетели с уст эльфа, все глаза устремились на молодую медузу. Она скользнула к статуе, ее разум был переполнен посланием, которое она несла.

«Как вы все знаете», — заявила она, — «угроза, с которой мы сталкиваемся, — это то, чего мы никогда раньше не видели на Джадаме. Само собой разумеется, что если мы не объединимся, все и все, кого мы любим, будут потеряны. Однако дисгармония и разобщенность преследуют нас, вызывая раздоры там, где должно быть понимание. Я считаю, что мои слова могут быть восприняты как ложные чары, брошенные в вас ради политических интересов Альвара. Вот почему я попросила уважаемых Лаудринов пригласить единственное существо на континенте, которое говорит не от имени правителей и не от имени людей, а от имени самих Праотцов».

Никто не заметил, когда Оракул — стройное, полностью закутанное, отдаленно напоминающее эльфийское существо, которое было окутано полной тайной для большинства людей, живущих в Джадаме, — появился рядом с Илвари, включая молодую медузу. Рядом с ними было зеркало, которое мягко мерцало голубым сиянием, как будто оно было магически зачаровано. И тогда заговорил Оракул.

«И вот вы все пришли, как и предсказывало пророчество. Мы приветствуем вас среди этой борьбы, которая поразила нас всех. Мы позволим каждому из вас говорить здесь перед этим судном, поскольку оно откроет вашу правду о том, о чем вы желаете просить». — Оракул протянул руку к Анастасии. — «Говори, дитя, ты принесла правду или борьбу? Твое Солнце — луч надежды или уничтожающая вспышка тоски?» Молодая девушка приблизилась к ним, маленькая птичка устроилась на ее плече, словно на ветке дерева, ее скромное, но элегантное платье волочилось по камням ей вслед. Она приветствовала Оракула и обратилась к остальным, ее голос дрожал.

«Дорогие посланники», — Анастасия казалась еще меньше, когда заговорила, — «Я всего лишь скромный посланник. Лорды Рассвета просили меня передать их тревоги и просить от их имени. Надеюсь, мое послание будет услышано», — она на секунду остановилась и повернулась к Оракулу. — «Но прежде чем я поделюсь им, может быть, остальные тоже могут быть представлены? Если это не проблема, к-конечно! Я не хотела бы утомлять вас, Ваша Светлость», — пробормотала она, глядя на фигуру с теплом и странной умиротворенностью. Если вид инквизитора был причиной для тревоги, то нежная аура Анастасии вызывала чувство самодовольства и счастья.

Илвари не могла избавиться от ощущения, что здесь замешана магия, но ничего не сказала. Невинность не должна быть прикрытием для чудесных чар, даже если это так кажется. Оракул заговорил снова.

«Ты можешь быть молода, но твое сердце, кажется, таит в себе благодать. Не будет ничего плохого в том, чтобы принять твою просьбу. Подойди». Затем Оракул поманил Уну вперед. Она выглядела хрупкой, но каждый шаг нес в себе чувство уверенности и опыта, огромный контраст с жрицей, которая была перед ней. Илвари могла сказать, что старая ведьма видела много вещей и знала много истин, но при необходимости могла скрыть их в любой момент. Этот раз ничем не отличался от точки зрения кого-то столь искусного в дипломатии, как Илвари. Однако что-то казалось странным — Уна, казалось, испытывала боль.

«Жест юнца очень ценен. Леди Лия поступила правильно, выбрав тебя. Ты подаешь большие надежды». Общее присутствие Уны вызывало беспокойство у других посланников, будто им приходилось постоянно сопротивляться принуждению высказывать свои самые истинные мысли, поэтому неудивительно, что ее слегка покровительственные слова напугали молодую девушку, как будто ее разум пронзила игла. Поза Анастасии стала более оборонительной, а ее мышцы напряглись; все чувствовали, что ставки выросли на целую ступень. Оракул смотрел на ведьму и жрицу, не произнося ни слова, но глядя на них разочарованно. «Nightshade…» вмешалась Илвари. «Дорогие посланники, сохраняйте спокойствие — пожалуйста».

«Я уверена, что леди Уна имела благие намерения. Позволите?» Илвари коснулась обоих посланников и кивнула, чтобы ободрить их, ее кожа на ощупь гладкая, как алебастр, ее змеи отражали свет на своих переливающихся чешуйках, а ее присутствие уравновесило их двоих — как нежное, родительское прикосновение во время кошмара. Крошечные, свежие следы магии Nightshade можно было почувствовать в Анастасии, а на лице Уны сияло мерцание святой пыли — словно маленькие капельки ртути, они понемногу отравляли друг друга. Она сосредоточилась на них и высвободила. Сразу после этого, Оракул что-то прошептал на языке, давно забытом другими, и вокруг площади воздвигся безупречный купол.

«Поскольку дисбаланс угрожает собранию, я воздвиг барьер, который удержит мир. Если кто-то снаружи — или изнутри — попытается прервать твои размышления, он не добьется успеха». Сила Оракула была колоссальна. Возведение такого барьера требовало сил, на которые были способны лишь немногие в Джадаме. «Могут ли они быть сосудом Праотцов?» Размышления Илвари были прерваны речью Оракула.

«Твое дело может продолжиться», — сказал он, его голос бесстрастен, — «Говори, молодой росток. Ты все это время созерцал себя в тишине — подвиг, которого я не помню». Старейшина Тсс'киш был огромным существом, кончики его короны мягко касались вершины купола Оракула, словно полог леса под спокойным небом. Очень немногие энты могли достичь его размеров, но не многие из них оставались в мире достаточно долго, чтобы это произошло. То, что его назвали ростком, было забавно для Илвари. Шаги Старейшины слегка сотрясали землю, когда он приближался к остальным посланникам вместе со своим сопровождением.

«Наш Мицелий поет, мой друг. Он говорит о боли, печали и небытии. Он послал меня напомнить росткам о последствиях. Я приношу эту песню с собой, чтобы ты мог даровать ей свой голос, старый друг». Как только древний энт закончил говорить, Оракул положил руку на его кору и начал петь, его тело не было самостоятельным, а скорее продолжением чего-то большего.

«Время раздоров и горя последует за 'Эпохой Шефара', и в этой Эпохе все обратится в ничто когда врата хаоса откроются в Энрот. И это будет знаком для вас — когда стихийные силы Земли, Ветра, Огня и Воды будут свободно бродить по вашим землям, чтобы нести смерть и разрушение на своих крыльях, вы вступите в финальную Эру, 'Эру Очищения'. Как только эта Эра начнется, не будет никакого спасения. Ибо вот, владыки Земли, Ветра, Огня и Воды, все они даруют жизнь и так же отнимают. Во времена раздоров цикл разрушения невозможно избежать, и твоим единственным покоем будет смерть. Однако во времена гармонии те, кто соберутся в союз, получат возможность пережить очищение и предотвратить конец «Эры Шефара», чтобы затем наслаждаться продолжительной эпохой мира».

Тишина на площади была оглушительной — любой присутствующий мог подумать, что из купола, в котором они находились, внезапно исчезли все звуки. Илвари огляделась — Уна, Анастасия и Рыжехвост побледнели, понимая смысл пророчества. Мистер Лаудрин продолжал беспечно улыбаться, но ей было ясно, что это была маска, скрывающая панику в его глазах. Только Оракул и энт оставались спокойными и сосредоточенными.

«Твои тревоги понятны, и я не буду отрицать, что нас ждет мрачная судьба, если мы не будем следовать предупреждениям». Оракул оставался таким же бесстрастным, как и с самого начала совета. Уна и Илвари мягко кивнули. Однако не все могли сохранять то же самообладание.

«Как ты можешь ожидать, что мы будем говорить о пророчествах или мире, когда среди нас присутствуют чудовища?!» Анастасия задрожала, ее беспокойство сменилось гневом.

«Что ты хочешь, чтобы мы сделали, дитя, — чтобы мы резали друг друга здесь и сейчас, чтобы весь остальной континент погрузился в хаос? — Уна, казалось, была недовольна жрицей. — Тебе нужно меньше времени проводить рядом с этой Яростной Каталиной и ее призывами к насилию». Поскольку ситуация быстро переросла в непрекращающиеся споры, Илвари решила взять ситуацию в свои руки.

«Дорогие посланники, пожалуйста, сейчас не время для философских дебатов. У вас могут быть разные взгляды, но наша цель едина. Если мы не отложим наши разногласия в сторону, нам не к чему будет возвращаться», — продолжила она, — «Разве вы оба не наслаждаетесь весельем, когда ваш народ — наш народ — участвует в празднествах на континенте, когда бы они ни происходили? Разве вы не хотели бы, чтобы мы могли сосредоточиться на красоте предстоящего Равноденствия на одном из рынков Джадамеи? Все это просто исчезнет в пламени конфликта, если мы позволим эмоциям затмить наши суждения».

Слова Илвари, наполненные успокаивающей рябью в голосе, в конечном итоге оказались правдой. И жрица, и ведьма посмотрели друг на друга, затем на нее и остальных, отошли друг от друга и задумались. Увидев возможность взять под контроль продолжающийся спор, Илвари продолжила.

«Более того, последние события на континенте привели к тому, что наши самые уважаемые умы остались в полном недоумении — они не могут понять, почему фауна действует таким образом. Многие из их школ также подверглись набегам со стороны насекомых, что привело к еще большему количеству предположений о том, что означают эти явления на континенте. Мои вассалы в Альваре решили усилить безопасность колледжей, храмов, обсерваторий и университетов, поскольку изначально считалось, что это преднамеренные акты саботажа, но хаотичный характер этих атак делает невероятно сложным предсказать, где этот... улей нанесет следующий удар. Сообщения также указывают на то, что некоторые ученые пропали без вести — я беспокоюсь об их местонахождении».

Илвари оглядела площадь, ее змеи осторожно высунули языки, словно пытаясь оценить, какое влияние ее новости оказали на собравшихся посланников. Это был расчетливый шаг, поскольку, хотя у всех были разные взгляды и перспективы на философские и религиозные вопросы, никто не хотел смириться с потерей блестящих умов, которые усердно трудились, используя то немногое знание, которое они могли получить из показаний звезд, оставленных Праотцами. Удивительно, но Анастасия была первой, кто отреагировал.

«Я знаю, как важны ученые, но как насчет простых людей? По дороге сюда я своими глазами наблюдала страшное: семьи, разорванные на куски, кровь и части тел на дорогах, дома в огне, скот, поваленный или сошедший с ума. Этим людям тоже нужна наша помощь. Если мы проигнорируем их и предоставим их собственной судьбе, то даже если мы предотвратим кризис, некого будет спасти. Леди Зенит и ее Светоплеты отправили помощь всем, до кого смогли дотянуться, но наших запасов недостаточно, чтобы обеспечить всех — рано или поздно голод охватит всех, кого это коснулось».

Она, возможно, была самой молодой среди собравшихся переговорщиков, но сострадание к бедным и трудолюбивым было той чертой, которую жрица выражала в изобилии — результат ее корней как посвященной. Тихие шепотки одобрения пронеслись среди стражников посланников, которые затем быстро затихли, когда Уна решила обратиться к совету.

«Возможно, твои слова продиктованы тревогой и беспокойством, но сколько в них правды?» — Уна проигнорировала мольбу Анастасии, полностью сосредоточившись на словах Илвари. — «Мои собратья обнаружили странную активность в наших землях: странные знаки, размещенные на земле в деревнях, неестественные магические следы, покрывающие трупы, слухи о шпионах, проникающих в наши гильдии. Более того, в последнее время на болотах Даскмайра царит полный хаос, а гидры там ведут себя чрезмерно агрессивно, словно их к этому подталкивают. Что ты можешь нам рассказать об этом?»

Все глаза теперь были устремлены на Илвари. Ей нужно было что-то придумать, поскольку, насколько ей было известно, ни одна из этих активностей не была одобрена ни Шпионом, ни остальным Триумвиратом. Могут ли они быть как-то связаны с деятельностью инсектоидов? Однако это был не конец обвинений в адрес ее лордов.

«Песня диссонансна». Слова старейшины Тс'киша разнеслись по всей площади. «Там, где раньше царила гармония, появляются привязи и фальшивые ноты. Вся эта мана — дикая, хаотичная, изменчивая — несет гибель Мицелию. Кошмарные формы, не принадлежащие этому миру, обретают форму, затем замораживают и разбивают вдребезги то, что было частью нашей песни на протяжении веков. Если они продолжат это делать, песня будет сломана, а барьеры разрушены. Не позволяйте песне замолчать».

То, что раньше было просто шепотом между окружением каждого соответствующего посланника, теперь превратилось в какофонию ссор и споров. Оракул снова заговорил, на этот раз подняв руку, чтобы привлечь к себе внимание всех.

«Твой нрав выдает тебя. Разве у тебя нет земли, которую нужно защищать? Разве у тебя нет родни, которую нужно оградить? Приложи усилия. Сейчас не время для мелочности. За много веков до того, как началась твоя жизнь, этот мир видел много бедствий». Оракул взмахнул рукой, и зеркало рядом с ними начало рябить, как будто они потревожили водную поверхность. Изображения сферических приспособлений, которые казались одновременно механическими и магическими по своей природе, казалось, наблюдали, как множество врагов сталкивались друг с другом, среди них были немертвые драконы. Конструкции казались одновременно чуждыми и знакомыми по форме, как будто подсознательно они были известны посланникам на каком-то фундаментальном, основном уровне. Как только видение исчезло из зеркала, Оракул продолжил.

«Порядок должен быть сохранен. Твои ссоры приведут лишь к тому, что твои древние защитники сочтут тебя частью хаоса, который твои лорды хотят искоренить — если этот сбор провалится». Снова воцарилась тишина. То, что было предупреждением в первый раз, теперь казалось почти угрозой от сил, намного более древних, чем кто-либо другой, собравшийся там, включая древнего древня. Наконец, после того, что казалось вечностью, Илвари обратился ко всем на площади.

«Мои самые дорогие посланники», — слова Илвари были сплетены с большой тщательностью, каждый слог был нотой, призванной передать именно тот тон и сообщение, которое она хотела передать, — «Я слышу ваши опасения и должна признать, что ситуация, похоже, гораздо серьезнее, чем полагают даже наши сеньоры. Поэтому еще важнее, чтобы мы объединились против надвигающейся бури», — она на мгновение замолчала, затем продолжила: «Когда я стояла перед Ее Величеством Амелкией, Она говорила со мной не с позиции монарха или правителя, а с позиции человека, который был готов пожертвовать своими собственными мечтами, если это означало, что Джадаме — и все, что он может предложить — будет сохранено для будущих поколений». - Илвари остановилась на секунду, чтобы показать свиток с тем, что, по-видимому, было смесью драконьих рун, эльфийских надписей и печатей минотавров - «Чтобы сделать это, Она, наряду с остальным Триумвиратом Альвара, разрешила мне предоставить любому из вас и ваших лордов полную военную, гражданскую и магическую поддержку, которую наш народ может предложить, если вы присоединитесь к нашему делу. Она также предоставила мне право поделиться призывом о помощи, который мы получили из ущелья Гаррота».

Вид указа Триумвирата удивил посланников. Хотя для различных миссий было обычным делом доставлять прямые послания от своих сюзеренов, Пакт Альвара, как нация, редко — если вообще когда-либо — применял свои законы в том, что можно было бы считать общенациональным масштабом, предпочитая позволять местным властям заключать договоры, а затем передавать результаты таких переговоров в столицу, фактически формируя гибкую сеть феодов. Однако размышления дипломатов пришлось отложить, поскольку Илвари продолжила свою речь.

«Среди драконов существует столько же мнений, сколько и цветов чешуи, разделяемых ими». — Упоминание Илвари о драконьем роде вызвало приглушенные перешептывания, которые быстро затихли, когда она продолжила: «Но я верю, что единственное, что их объединяет, — это их гордость и вера в то, что мало кто на континенте может им угрожать. То, что они в ущелье Гаррота посылают призывы о помощи Ее Величеству, чьи идеалы они считали ниже своих, почти сразу же насторожило Ее. Наше расследование этого дела показало, что было украдено много яиц — братья Ее Величества убиты или сведены с ума древней магией. Является ли это работой какого-то высшего разума или просто серией несчастных случаев, еще предстоит выяснить, но нам ясно, что это действие, призванное ввергнуть регион в хаос и разрушить союз, над достижением которого мы так усердно трудились».

На площади появилось новое чувство: страх. Считалось, что драконы — это огромные джаггернауты, способные на разрушение, но при этом почти неуязвимые для него. Узнать, что не только многие из них были уничтожены, но и что их драгоценные яйца были украдены? Несколько часов назад Илвари назвали бы лжецом, мошенником, но теперь? После всего, чем поделился совет, ужас от чего-то, убивающего драконов толпами, был всего лишь еще одной мелодией катастрофического хора, который им представил Оракул, — и все же Илвари не закончил передавать ужасные выводы.

«В дополнение к тому, чем я поделился до сих пор, есть еще один вопрос, о котором вам нужно знать. Много веков назад альварийские эльфы оставили большую часть родовых владений, унаследованных ими от древних Вори, по причинам, которые, похоже, никто больше не помнит. Эти памятники прошлого были запечатаны из-за ветхости и оставались нетронутыми до недавнего времени. Сообщения из Замороженных Крепостей говорят о мистических силах, которые разграбили многие из них, оставив странные отметки и чрезвычайно высокие магические показания, разбросанные по ним. Мы узнали о них вскоре после того, как один из наших агентов внезапно прекратил отправлять нам послания, но мы не смогли выследить их с момента вторжения в руины. Их деятельность также совпадает с тем, что сообщили посланники Шэдоуспайра и Мурмурвуда в своих обвинениях. Кто знает, какова была их цель — и что они оттуда украли? Хотел бы я знать, но пока это остается загадкой, которую придется разгадать скорее раньше, чем позже. В чем я могу вас заверить — дорогие посланники — так это в том, что тот, кто стоит за этими ренегатами, не действует по приказу Триумвирата».

Руины, о которых идет речь, датируются временем, близким к Тишине, и приписываются древним поселенцам Вори. Тот, кто решил вмешаться в них, был более чем осведомлен о секретах, которые они потенциально могли содержать.

«Я полагаю, у вас есть подготовленный запас на этот случай». Уна была первой, кто заговорил, и Илвари была более чем готова потакать ей.

«Это правда. Пока в давно забытых и запретных местах наблюдается подозрительная активность, а набеги инсектоидов продолжаются, боюсь, континент останется в хаосе. Вот почему мы хотим предложить следующий план». — Илвари остановился на секунду, вытащил еще одно официальное послание от Триумвирата, затем начал его читать.

«Властью, данной нам восхищением и доверием нашего народа, мы — королева Амелхия Стигийской Чешуи; Великий Архитектор Бальтазар, Сын Бальтазара и Вождь Его Логова; и Мастер Каспар Сильвертонг, Патриарх Альварийских Эльфов — настоящим хотим пригласить всех, кто хотел бы защитить Джадам от угроз, которые навсегда оставят его изуродованным, присоединиться к нам, чтобы сложить оружие друг против друга и поднять его против тех, кто желает уничтожить наш любимый континент. Если это Зимнее Перемирие, которое мы предлагаем, вступит в силу, наши границы будут открыты для вас, и наши реликвии власти будут в вашем полном распоряжении. Взамен мы просим, ??чтобы ваши архивы и банки мудрости стали нам доступны, чтобы мы могли оценить угрозы, терзающие наш народ, и найти странных преступников, свидетелями которых вы могли стать. Мы оставляем за собой право выйти из этого соглашения, если какая-либо сторона попытается злоупотребить им, чтобы навредить другому члену этого перемирия.

Alvar diruil.”

Как только Илвари закончила читать, вся площадь взорвалась какофонией звуков. То, что предложил Триумвират, многим показалось нелепым, некоторым — кощунственным, а некоторым — невозможным. Перед ней стояла трудная задача.

Илвари огляделась вокруг — хаос, который она увидела, был колоссальным. Как она и ожидала, Анастасия и Уна препирались друг с другом, обвиняя друг друга в чудовищных деяниях, их лорды не уважали Договор Сумерек и зашли так далеко, что предположили, что угроза со стороны насекомых была всего лишь отвлекающим маневром, созданным их хозяевами, чтобы позволить Церкви или Гильдии свободно завоевать Джадам. Что удивило молодую медузу, так это то, что Рыжая и Бенджамин также спорили друг с другом, первый назвал второго сумасшедшим, если он думает, что феи позволят его предпринимателям где-либо поблизости от леса, даже если это просто для поиска знаний. Формулировка послания привела всех в замешательство, и было ясно, что личная неприязнь и предрассудки всегда будут разжигать конфликт.

«Дорогие посланники, я бы еще раз хотел...» Но на этот раз ее никто не слушал. Не в силах пробиться сквозь их крики, Илвари была готова просто переждать, но у Оракула были другие планы. Они подняли руку, и площадь снова опустела от звуков.

«Твоя кровь слишком горяча в тебе, и твой нрав нуждается в постоянном напоминании о том, что поставлено на карту. Если бы здесь не решалась судьба континента, твоя жажда крови уже поглотила бы это место. Напомни себе, что защищать здесь ты должен не свое будущее, а своих детенышей и перспективы. Если этот сбор провалится, красота этого места исчезнет».

Оракул снова воспользовался зеркалом, продемонстрировав животное, которого давно не видели: котенкорог. Эти маленькие игривые создания были обычным явлением на Джадаме в древние времена, но сейчас в этом мире осталась лишь горстка их охотничьих угодий. Напоминание о чем-то столь первобытном, величественном и в то же время исчезающем из-за смертной мелочности дало всем момент ясности. Уна была первой, кто заговорил.

«Властью, данной мне моими коллегами-учеными из Гильдии Некромантов Капитула Шейдспайр, я, Прядильщик Теней Уна, клянусь в своей верности вашему делу и торжественно клянусь помочь вам раскрыть правду, стоящую за этими вопросами». Некроманты, которые первыми согласились, удивили Илвари, но она была рада их поддержке.

«Мы присоединим нашу песню к вашей, ибо именно перемены всегда направляли Мицелий, и именно перемены сохранят его в безопасности. Пусть наш хор поможет вам своей музыкой, а наши леса укажут вам путь». Слова Старейшины звучали с силой и величием, и к ним присоединились его приближенные, стучавшие кулаками в грудь — союз мягкости лесного ветра и свирепости его хранителей.

Все глаза были устремлены на Анастасию. Она могла видеть, как обдумывает свое решение — в конце концов, такие союзы, какими бы непостоянными они ни были, обладают большой силой и оставят неизгладимое впечатление на страницах истории. Через короткое мгновение она ответила, ее голос впервые прозвучал ровно:

«Как велит Чаша и как могуществен свет, я, Анастасия, Жрица Солнца и посланница моих лордов в Рассвете, отдаю вам на службу свои силы и силы нашего любимого Ордена. Пусть все сильные мира сего знают, что, как бы ни была странна эта земля, мы будем защищать ее с тем же рвением, что и дело, в которое мы верим».

Как только Анастасия произнесла свои слова, Зеркало рядом с Оракулом засветилось символами Праотцов, как будто связывая их всех соглашением. За их действиями следили, и отныне они будут нести ответственность за нарушение перемирия. Илвари была рада, что достигла желаемых ее подданными результатов. Она привлекла к себе всеобщее внимание и начала говорить.

«Я чрезвычайно благодарна, что нам удалось прийти к соглашению друг с другом. Я знаю, что это было нелегкое решение, и я надеюсь, что мы все сможем пожинать плоды такого взаимного обмена». Когда она готовилась проскользнуть к другим посланникам, чтобы поблагодарить их лично, Оракул в последний раз поднял руку и сказал:

«Будьте осторожны — ваша клятва отныне стоит больше, чем вы могли подумать. Последствия разрыва вашего союза будут более суровыми, чем вы ожидаете». Они опустили руку, и образовавшийся ими барьер последовал за ними, означая конец совета.

Когда дипломаты начали благодарить Илвари за ее решительный и мягкий подход к встрече и расходиться по своим залам перед отъездом, ее собственные мысли были в другом месте. «Я должна поговорить с Оракулом. Другого шанса может и не быть».

Размышления Илвари прервал снег — вестник зимнего равноденствия, также известного как зимнее солнцестояние в Джадаме: название, которое различалось в разных культурах. Нельзя было терять времени. Она проскользнула через площадь, чтобы присоединиться к Бенджамину и Оракулу, которые направлялись в поместье Лаудрин.

«Что привлекло твое внимание, маленький мечтатель?» — Эльф и его остроумие всегда были быстры, и в этот раз это не было исключением. — «Я подумал, что немного помогу тебе и Оракулу, может быть, ты хочешь что-то спросить, но пока не спросил». — Но ее мысли были такими же быстрыми. — «В таком случае, хочешь прогуляться с нами, мисс Илвари?»

Город был зрелищем. Илвари помнила времена до Лаудринов, когда он представлял собой всего лишь пару хижин и рыбаков, а исторические записи указывали на влияние тамплиеров в районах, которые можно было бы считать закладными камнями города. Увидеть его как процветающий многокультурный порт было впечатляюще не только при входе, но даже во время небрежного пересечения его улиц.

Они достигли главной дороги, ведущей к поместью, и остановились на мгновение. «О чем ты беспокоишься, дитя?» — Оракул почувствовал, что Илвари была здесь с определенной целью, а не для того, чтобы размышлять о городском пейзаже. — «Я собиралась поблагодарить прославленного мистера Лаудрина за помощь. Боюсь, без его влияния и связей этот совет не прошел бы так хорошо. Однако я хотел бы спросить: какую роль ты играешь в этом, дорогой Оракул? О чем просил тебя Бенджамин, чтобы привести тебя сюда?»

Оракул усмехнулся, немного удивив молодую медузу, поскольку они были невозмутимы до этого самого момента. Они посмотрели на море и сказали:

«Наша задача — наблюдать за событиями по мере их развития и объявлять о глупости, если они не будут раскрыты и не будут предприняты. Молодой эльф был всего лишь инструментом, чтобы раскрыть твои задачи в самое подходящее время». — Они посмотрели на небо и продолжили — «Однако будь осторожна, молодая Илвари, ибо конфликт зреет в самом твоем сердце. Он поглотит и разум, и души, и сама ткань реальности будет разорвана на части. Когда? Мы не можем сказать, поскольку время не течет так, как должно, когда это касается их. Мы будем наблюдать за твоими действиями с большим интересом».

На следующий день

Илвари миновала внешние стены города и направлялась обратно в Альвар. Бенджамин снабдил ее и ее свиту провизией высочайшего качества, а также всеми другими предметами роскоши, которые он мог себе позволить, и сообщил, что она будет желанной гостьей в его поместье в любое время, когда захочет отправиться в Равеншор. Однако щедрость Дома Лаудрин была последним, о чем она могла сейчас думать.

Слова Оракула эхом отдавались в ее голове. Подобное предупреждение было очень редким, поскольку Оракул не славился таким прямым подходом; и все же она не могла избавиться от ощущения, что оно было даровано ей не просто так: возможно, в будущем ей придется остерегаться чего-то. Но чего именно? Как все это связано? Где здесь вступают в игру насекомые?

«Я буду разбираться с ними по мере их появления». — подумала она. — «Сейчас важно сообщить Триумвирату о нашем успехе. Я только надеюсь, что это перемирие продлится. Так должно случиться». Впервые в жизни Илвари почувствовала, что ей придется быть больше, чем просто посланницей. Ей придется понять, как быстро могут меняться лояльности и что может побудить к такой трансформации. Однако это уже история для другого раза...