Режиме моего сна. С этим я, правда, согласен, он не очень. Да прост насколько я понял, игроки не очень хорошего мнения о нынешнем правительстве империи.
—Да, это необходимо будет переделать к четвергу. —Моринер пробежался глазами по обложке материала и отложил его к краю рабочего стола. —Часть с ларианскими фермерами полностью переписать. За справками можешь обратиться к Ткеру. —Как п-полностью переписать? —в голосе молоденькой журналистки послышались грустные нотки. —Мне н-ни за что не успеть к сроку, господин Леверистос! —Не волнуйся, Цила, ты справишься. —сверив время с наручными часами, Моринер поднялся с кресла, потянулся за пальто. Подойдя к подчиненной, он положил руку ей на плечо. —Я не буду рассказывать тебе про веру в себя и прочую чепуху. Все это надуманная мечтателями чушь. Важно — это уметь трезво оценивать свои силы. И я знаю, что тебе под силу с этим разобраться. —В-вы правда так считаете? —Цила смущенно опустила взгляд и принялась лихорадочно поправлять оправу очков. —Само собой, это я по себе знаю. А других людей я к себе не беру. Но ладно об этом. —направляясь к главному входу, Моринер нарочито повысил голос: —На сегодня все могут быть свободны. Это и тебя касается, Ткер! Я не плачу за переработки. Из отдельного кабинета послышались какие-то шорохи, а затем из раскрытой двери показались массивная физиономия с короткой светлой стрижкой и вечно хрустящими чем-то хомячьими щеками. —Пвонл, босс! —пробухтел Ткер, машинально комкая своими громадными ручищами упаковку с какой-то едой. —Ну хоть Скваний унесся как пуля, только часы пробили. —усмехнулся Моринер. Отворив тяжелую входную дверь, он впустил поток свежей осенней прохлады немного освежить затхлый рабочий воздух. Моросил холодный ливень: мелкие дождевые капли вовсю стучали по промокшему дорожному полотну. Приютившись под козырьком новенького офиса издательства "Реймийской правды", Моринер прислонился к холодной стене и закурил. Ставшая родной за годы войны вредная привычка, от которой он так и не смог избавиться, помогала расслабить нервы и собраться с мыслями после очередного рабочего дня. Через несколько минут здание покинули и его последние служащие. Он кивнул закутавшейся по уши в свой одноцветный балахон Циле и одетому в простую старую рубаху Ткеру, который пошлепал под дождем прямо так, без зонта, не обращая ни малейшего внимания на лужи и грязь. Он, без сомнения, был самым талантливым и трудолюбивым из всех сослуживцев, но, увлеченный работой, редко заботился об аккуратности и опрятности. И хотя сам Моринер не принимал каких-либо строгих правил в отношения дресс-кода и внешнего вида, Ткеру приходилось то и дело напоминать об элементарных правилах приличия в обществе, подробно расписанных в имперском кодексе. Что же касалось Цилы, ей попросту недоставало уверенности — не что-то такое, что невозможно было бы исправить. Скваний... к нему сложно было придраться в чем-либо, со своей работой он справлялся без претензий, но не имел никаких амбиций или мотивации для чего-то большего. Моринер вручил ему книгу, которую когда-то получил от императрицы, но неизвестно было, удосужился ли Скваний и вовсе посвятить часть своего времени ее изучению. Были, конечно, и другие. Часть в рабочих разъездах по всему материку, лучших сотрудников он направил в новый офис, лишь недавно открывшейся в перенесенной столице империи. Люди, которым он мог доверять — своеобразная заново отстроенная им семья, представленная таким образом, каким он сам лично хотел бы ее видеть. Заместо того коллектива, с которым долгие месяцы они самоотверженно сражались со смертью во время последней войны. Затушив окурок и выбросив в стоящую поодаль урну, он вернулся в свой рабочий кабинет. Сослуживцы понимали и уважали строгие временные рамки, в которых им приходилось трудиться. Учитывая специфику этой службы, различные форс-мажоры были вовсе не редкостью, поэтому в обычные дни он настаивал на том, чтобы подчиненные не теряли ни минуты своего личного времени. В это же время себя самого он здесь не щадил: отцовские гены все-же давали о себе знать. Наметив план важных дел на завтрашний день, он аккуратно разложил все документы и бумаги по соответствующим стопкам, порядок которых был понятен лишь ему одному, сверился с календарем, отредактировал расписание, набросал газетную структуру и расположение материала. Время уже близилось к полуночи, когда в здании редакции "Реймийской правды" наконец погас свет. Ливень сменился редким дождем, темные тучи немного рассеялись, обнажив просторное покрывало ночного неба. Яркий свет искусственных огней мешал звездам пробиться к сраженному дремой городу, некогда служившему единой столицей всей империи. Укрывшись под защитой любимого зонта, Моринер вышагивал по знакомой мостовой. Ему вспомнилось, как почти десять лет назад он впервые ступил сюда в окружении группы тогда еще незнакомых одноклассников и учителя по истории — будущего мятежника и предателя. А ведь тогда же, если не изменяет память, он впервые пересекся с Ринзе Рейм... Да, что за ирония судьбы! За прошедшие годы мнение очень многих людей об императрице претерпевало сильные, и зачастую неоднократные изменения. Но сам Моринер, как и когда-то написал в своей первой исторической работе в академии, твердо решил придерживаться стратегии "оценивать людей по состоянию державы, которой они управляют." Нормы морали относительны и меняются от социума к социуму, он народа к народу, но развитие, экономическую мощь, технологии, образование, науку, правопорядок, культуру — все это можно без труда измерить и сравнить тысячей разных методов. И если учитывать их выводы, то Ринзе Рейм выходила "хорошей". А что будет дальше, запомнит история. Свернув с широкой улицы в скромный переулок, Моринер пересек несколько темных кварталов, пока не остановился у неприметного жилого здания. Поднявшись по старым, потрескавшемся от времени ступеням, он изъял из кармана связку ключей, щелкнул замком и очутился в небольшой, уютно обставленной квартирке. Некогда помещение это принадлежало его старшей сестре, но последней не повезло очутиться по долгу государственной службы близ дворца в час небезызвестной бомбардировки. После смерти Марлеи в нем пришлось провести небольшой ремонт. Первоначально Моринер опасался, что нахождение здесь будет неприятно давить на него и создавать мрачную атмосферу, но последнего не произошло: возможно и оттого, что каких-либо теплых чувств к членам своей родни он так питать и не стал. Нарезав купленные накануне свежие овощи, журналист соорудил подобие легкого вечернего ужина, после чего скрылся в спальном помещении, откуда вернулся со старым потрепанным альбомом в твердом переплете и бутылкой светлого вина. Откупорив напиток и наполнив до краев одинокий бокал, он сдул толстый слой многолетней пыли с книги и принялся перелистывать слипшиеся жухлые страницы. Все начиналось с коротких потертых записей из Иллита, сведения с численностью какой-то техники, графические зарисовки фронтовой линии. Вскоре к этому прибавились и первые, некачественные фотографии — как военный корреспондент, Моринер чуть было повторно не оставил жизнь, пытаясь заполучить этот удивительный прибор. Сразу вспомнилось то злополучное ранение: журналист бросил неохотный взгляд в сторону испещренного шрамами плеча. А вот и первый общий их снимок, где же это... ах точно, до осады Фрострайма. Чем дальше листал он страницы альбома, тем дружнее выглядели на снимках сослуживцы их особого отряда, но тем меньше становилось людей на них. Не взирая на темную атмосферу, окружавшую их в те годы, сами они, следуя своей человеческой природе, старались получать максимум радости от всего, не связанного с войной. Только таким образом, наверное, и удавалось сохранять рассудок в той северной мясорубке. Отпив из бокала, Моринер ощутил живительное тепло, передающееся по всему телу. Запрокинув голову назад, журналист прикрыл глаза и тяжело вздохнул. Когда все это безумие наконец закончилось, от их группы осталась лишь горстка потрепанных, измученных солдат. И если их телам удалось уцелеть и избежать полного уничтожения, то в том, что души то уж точно не смогли спастись от разрушения он ни секунды не сомневался. После возвращения на родину судьба разделила их жизненные пути, и с тех пор ни с кем из бывших сослуживцев он уже не виделся. Возможно, кто-то и до сих пор находился в Рейме, но после пережитых вместе невзгод совместные встречи лишь поднимали бы нежеланные и печальные воспоминания. Сам же он к тому времени точно знал, чем хочет заниматься в дальнейшем. У императрицы Моринер попросил лишь дозволения в рамках своей профессии продолжить служить на благо родине. Он поднабрался опыта в путешествиях, заполучил репутацию и уважение начальства, после чего вернулся в Рейм. Завещанные своим отцом деньги они теперь поровну поделили с братом Регором: несмотря на протесты последнего, уповающего на большую семью и множество голодных ртов, он поступил четко в рамках закона и не оставил последнему родственнику никаких поблажек. Старая служанка Митьённа умерла еще во времена войны, а потому, совместив добытые средства с личными накоплениями, Моринер открыл собственное газетное издательство. Первое время "Реймийской правде" приходилось очень непросто: отсутствие сотрудников, некомпетентность персонала, непопулярность самой прессы после репрессий императрицы. Львиную долю работы Моринер выполнял самостоятельно, зачастую и вовсе работая себе в убыток. Но несмотря на все, деятельность эта приносила ему исключительное удовольствие, а бросать начатое на полпути он был не намерен. С годами его газете удалось занять свое место на рынке, не в последнюю очередь благодаря положительному отношению со стороны самого правительства: сотрудники "Правды" восхваляли подвиги и гениальную геополитическую игру Ринзе Рейм, проводили репортажи со счастливым населением империи, приводили разнообразную статистику, сообщали о неудачах немногих загнивающих противников. Сам же Моринер по собственному желанию теперь вел ежемесячную рубрику "Ветра истории". Она включала в себя любопытные исторические вырезки из жизни значимых политических фигур материка. Поскольку по очевидным причинам данная работа носила исключительно деликатный характер, владелец издания занимался ей самолично, чтобы не переступить тонкую черту дозволенного, принятую в современной Реймийской империи. Помимо этого, в свободные одинокие вечера он трудился над частично автобиографическими хрониками, где без политики рассказывал о буднях простых солдат в военные годы. По причине плотного графика, впрочем, прогресс с этим проектом продвигался крайне медленно, но и торопиться журналисту было некуда: все-равно в текущее время он не собирался рисковать с его публикацией. Осушив последний бокал, Моринер оторвался от охвативших его воспоминаний и, напевая под нос мотивы с последнего концерта "Тюльпана", направился к ванному столику. Там его ожидала ежедневная процедура по уходу за кожей: длительное пребывание в эпицентре взрыва эфемерной бомбы и какого-то химического склада не прошло для журналиста бесследно; ему пришлось пройти через многомесячное лечение, а после постоянно затрачивать часть дохода на покупку лекарственных и косметических средств. Густую копну волос он сменил на более короткую стрижку, руки и ноги укрыл от воздействия окружающей среды за перчатками и длинными одеяниями. Впрочем, за последние годы Моринер разработал себе подходящий стиль одежды и старался с этих пор неизменно его придерживаться. Бросив усталый взгляд на часы, журналист осознал, что до нового рабочего дня оставалось лишь три часа. "Ну что-же, посплю в другой раз." —решил он. Прибравшись на столе, вымыв посуду и бережно сложив старый альбом в ящичек под кроватью, Моринер накинул пальто и вышел на улицу, поежившись от утренней прохлады. Первые лучи восходящего солнца нежно коснулись крыш реймийских высоток. Обещался быть ясный, солнечный денек. Моринер гулко прокашлялся, подумав о том, что неплохо было бы вернуться к вечерним пробежкам и физическим упражнениям, чтобы хоть как-то поддерживать форму. Но на свое здоровье, увы, ему совсем не хватало ни времени, ни силы воли. Задымив табачным изделием, журналист задумчиво зашагал в сторону работы. И все-же, чего-то ему недоставало. Чего же не хватало? Было ли это связанно с прошлым? Нет, пусть и редкие воспоминания и кошмарные сны иногда действительно тревожили его сознание. Он уже давно поборол в себе любые сожаления и смирился со всем, что осталось позади. Может, о будущем? Тоже неверно, годы войны позаботились о том, чтобы он перестал строить какие-либо долгосрочные жизненные планы. Значит, оставалось настоящее. Ничего, когда-нибудь он это найдет. Рано или поздно. Пребывая в своих раздумьях, Моринер не заметил, как натолкнулся на светловолосую девушку, спешно пересекающую перекресток в противоположном направлении. Помогая ей подняться, он не мог не отметить роскошный фамильный перстень, украшающий ее тоненькую белоснежную руку. Лишь взглянув на украшение, он словно ощутил удар молнии: будто что-то до боли знакомое, даже родное на мгновенье пронзило его душу. Он точно где-то уже его видел. —Я прошу прощ... —начал было журналист, но таинственной незнакомки уже и след простыл.
Часовой пояс GMT +4, время: