"Н-да, вот уж не было печали."
Марей был очень раздражен, сам не находя действительной причины своему чувству, так неожиданно пришедшему на смену апатии последних дней. Эта женщина была ему очень неприятна в тот момент, и неприятна даже в отрыве от того, как её появление сказалось на жизни в академии. Раздражало то, насколько она была в сравнении с ним возмутительно здорова, насколько правильна и педантатична, раздражала ее манера приема пищи -- с таким она это делала удовольствием и здоровым своим аппетитом. Да, она воплощала собою пошлейший идеал успеха, довольства и сытости, и вся горечь гордой, голодной и битой юности Марея восставала против неё и всё его недовольство миром в тот момент спроецировалось на эту женщину. Он устал сдерживаться, а августовская жара распаляла его ещё сильнее.
Отойдя подальше и убедившись, что никто не заметил его, Марей упёрся взглядом в пространство перед собой. Все получилось чрезвычайно просто, автоматически, и мгновением спустя возле него материализовалось несколько жирных мух. Не оборачиваясь, он направил их разделить трапезу с кураторшей.
Он вернулся в свою комнату, лёг на кровать не разуваясь и в задумчивости уставился на усевшегося на кончик его указательного пальца бражника. Марей был недоволен собой: выходка была глупая и настроение его только ухудшилось. Выходной был безнадежно испорчен, книги не привлекали, скука одолевала, а мысли были подобны вялотекущей слизи и у него от них болела голова. Почти весь остаток дня колдун пролежал на кровати, лишь покачивая головой в такт крыльям бабочки, вглядываясь в пустые глаза мёртвой головы.